Ольга Володарская - Плачь, влюбленный палач!

— Чего?

— Это не Суслик. Мы видели его, когда выходили из столовой…

— А он, может, успел обернуться. Долго ли — туда, сюда. — Предположил Зорин. — Наворотил капканов и назад. Алиби себе создавать.

— Вряд ли, — не согласилась Ксюша. — Когда бы он в таком случае успел слепить такую огроменную бабищу? Она знаешь какая… Как статую Свободы…

— Это точно не Артем и не Лева, — внесла свою лепту в обсуждение Изольда. — Их нет в лагере.

— И не я! Хоть я в лагере и был, — продолжал стоять на своем Юрка.

— Это точно не… — задумалась Сонька, но договорить не успела, потому что Изольда вдруг вздрогнула, охнула, затряслась. А потом вовсе завалилась на кровать в обмороке. Но перед тем, как отключиться прохрипела:

— Это он!

15.

Мы оторопело посмотрели на дверь.

В проеме, привалившись плечом к косяку, стоял Кука. Вид имел удивленно-растерянный. Совсем не опасный. Но глаза за стеклами очков (или это мне только показалось) сверкали как-то не по-доброму.

— Что он? То есть я? — спросила он, отлипая от косяка.

— Э… — затянула Сонька. — Э… Ну…

— Не понял. Говори вразуминительнее.

Сонька и хотела бы, да не могла, она сама не совсем понимала, почему припадочная бухгалтерша обвинила Куку в нападении. Но тут Изольда судорожно икнула, булькнула, хрюкнула и открыла один глаз.

— Это он! — заверещала она, как только сфокусировалась. — Он чуть не убил меня!

— Я? — очень искренне удивился Кука.

— Ты! Ты! Я знаю!

— Но почему я?

— Да, — поддакнула Сонька. — Почему он?

— Я узнала его ботинки! Посмотрите! — она простерла свой костлявый перст, тыча им в Кукины «гриндерсы». — На его подошве подкова! Я видела!

Кука приподнял ногу, глянул на свою подошву — убедился в том, что пятка и вправду подбита железной подковкой — потом тупо уставился на нас.

— И что? — опять не понял он.

— А то, что тот, кто напал на меня в туалете, был обут в точно такие ботинки, с точно такой подковой! Скажешь, не ты?

— Не я.

— Но я видела, я рассмотрела в мельчайших деталях эти боты… Когда ты уходил, подковы сверкали и цокали… Я слышала…

— Я в это время спал, — стоял на своем Кука.

— Но согласись, что больше ни одному иди… человеку не придет в голову подбивать «гриндерсы», — сказала я.

— Ну и что? А мне пришла. Мне так нравится. Это не преступление.

— Преступление не в том, что ты испоганил фирменную обувку, а в том, что попытался убить Изольду.

— Я? Изольду? — Кука захохотал. — Но это же идиотизм! Глупость! Вы бы еще придумали, что я изнасиловать пытался…

— А что? Может, и пытался, — хмуро молвила Изольда.

— Ой, не смешите! Я лучше батарею изнасилую, она такая же ребристая, но зато горячая!

— Ах ты… Гад! — зарычала Изольда и ринулась на обидчика с такой быстротой, будто это не она только что валялась в изнеможении на ковре.

— Отвали, дура! — прикрикнул Кука.

— Сам дурак! — рыкнула Изольда, впиваясь пальцами ему в лицо.

— Черт! — выругался телохранитель — видимо не ожидал от анемичной бухгалтерши такой прыти. — Отстань!

Изольда не отставала. Тогда он ткнул ее пальцем под ребра. Болевой прием возымел действие — Изольда отцепилась.

— Как тебе не стыдно? — затрубил Зорин. — Обижать слабых? Бить женщину, это же… это же… это просто не достойно.

— Да пошли вы все на…! — ответил Кука, утирая с лица кровь.

— Мы пойдем, но ты сначала объясни…

— Ничего я вам объяснять не буду.

— Как это? Ты должен перед лицом общественности поклясться…

— Отвали, Зорин! Я тебя предупреждаю, еще одно слово, и ты труп!

— Вы слышали? — заголосил Юрка. — Он теперь и меня хочет замочить! Убийца!

Мы переглянулись. Убийца Кука или нет, но улики не в его пользу, так что объясняться с милицией ему придется — про нападение в туалете, как и про ботинки, мы ей расскажем.

— Кука, — миролюбиво начала я. — Ты говоришь, что не при чем, и мы, предположим, тебе верим, но тогда объясни, каким образом твои ботинки оказались на ногах злоумышленника?

— Откуда я знаю? Я спал. Естественно, разутый. Ботинки стояли у двери, она была не заперта. Может, кто-то их взял. Только зачем?

— Не верьте ему! — вновь принялся орать Юрка. Он, как видно, за последнее время разучился говорить нормальным голосом. — Он убийца! Я сразу это понял!

— Ты, индюк, тебе сколько раз говорили, что мы ребята не местные, нам ваши базары…

— О! Как он заговорил! Вот! Сущность твоя бандитская и проявилась! А то спасибо-пожалуйста-простите-извините! Ты обычный бандит! А, может, и маньяк! А маньякам без разницы, кого убивать, знакомых или не знакомых, им бы кровушки побольше!

Мы с усилившимся сомнением глянули на Куку. Может, Юрка и прав. Может, Кука и впрямь маньяк. Глаза-то вон как бегают!

— Девочки! Вяжите его! — скомандовал Зорин. Чем мы будем его вязать, а главное, как — это он не объяснил. Вяжите — и все тут!

— Только подойдите ко мне, идиотки! — грозно рыкнул Кука. — Всех раскидаю! А потом убегу!

И как в доказательство своих слов он принял характерную позу киношных супер-менов: ноги расставлены и согнуты в коленях, корпус наклонен, руки с прямыми ладонями на изготовку. Мы — я, Сонька, Ксюха — не пошевелились, как-то не хотелось по шеям получать, а вот Изольда Куку не послушалась: с диким визгом она ринулась на врага. Уж не знаю — на «идиотку» ли обиделась или просто достал он ее, но наскочила она на него, как дикая кошка.

Кука слово сдержал — перекинул «амазонку» через плечо, а потом убежал, дробно «цокая» по полу своими подковами.

Как только он скрылся, мы бросились поднимать охающую Изольду.

— Как ты? Где болит? — участливо спросил Зорин. Ему было немного стыдно за себя, ведь он, как единственный мужчина, должен был защитить хрупкую женщину.

— Везде! — трагически молвила Изольда. — Все тело ноет!

— Вроде ничего не сломано, — констатировала Сонька, дотошно осмотрев тело пострадавшей. Она, как дочь медсестры, считала себя экспертом в медицине.

— У меня внутренние повреждения!

— Знаешь что, Матильда, — улыбнулась Ксюша, — иди-ка ты поспи. Отдохни на мягкой коечке. Только сначала мору умой, вся ведь в крови …

— Я не пойду никуда! Не пойду! Он на меня нападет! Убьет!

— Клотильда, — угрожающе проговорила Ксюша. — Иди не бойся. Никто тебя не тронет. Кука убежал, а других желающих больше не наблюдается.

— Я с вами останусь! Мне в комнате одной страшно!

— Как одной? А Ниночка? — спросила я строго. Мне, честно говоря, не меньше, чем Ксюше, надоело с ней нянькаться.

— А что Ниночка? Разве она меня защитит?