Гарольд Роббинс - Куда уходит любовь

На ее лице я увидел тонкую улыбку и почувствовал тошнотную слабость. Мне стало ясно – я потерпел поражение. Мой адвокат был прав. Я не мог так поступать. Я не мог причинить боль своему собственному ребенку.

– Что нам делать? – шепнул я.

Мой адвокат с сочувствием посмотрел на меня.

– Дайте мне поговорить с судьей.

Я стоял с Даниэль на руках, пока он беседовал с судьей. Через несколько минут он вернулся ко мне.

– У вас будет четыре уик-энда в год. И два часа каждое воскресенье, если бы переедете в Сан-Франциско. Это вас устраивает?

– А у меня есть выбор? – горько спросил я. Он еле заметно покачал головой.

– О'кей, – согласился я. – Господи, как она должна меня ненавидеть!

С безошибочным детским инстинктом Даниэль догадалась, о чем я говорю.

– О нет, она не так к тебе относится, папа, – быстро затараторила она. – Мама любит тебя. Она обоих нас любит. Она мне говорила.

Я посмотрел на ее мордашку, такую серьезную и полную страстного желания, чтобы все так и было, и сморгнул, чтобы смахнуть неожиданно выступившие слезы.

– Конечно, дорогая, – успокаивая ее, пробормотал я. К нам подошла Нора.

– Иди к мамочке, дорогая, – позвала она ее. – Нам пора ехать домой.

Даниэль посмотрела на нее, а затем снова на меня. Я кивнул, когда Нора взяла ее на руки, глядя на меня с каким-то странным торжеством.

Такое же торжество было у нее в глазах, когда она заканчивала скульптуру, над которой долго трудилась. Нечто, с чем она боролась, чтобы подчинить своей воле и придать определенную форму. Внезапно я понял, что для нее значила Даниэль. Она была для нее не столько ребенком, сколько предметом, который Нора создала.

Она спустила Даниэль на пол, и, взявшись за руки, они направились к выходу. Когда Нора распахнула двери, Даниэль оглянулась на меня.

– Папочка, ты тоже пойдешь домой? – спросила она.

Я покачал головой. Слезы кипели у меня на глазах, я почти ничего не видел из-за них, но все же выдавил из себя:

– Нет, дорогая. Папа должен остаться здесь и поговорить с этими хорошими людьми. Мы увидимся с тобой попозже.

– О'кей! Пока, папочка!

Дверь за ними закрылась. Я оставался лишь столько времени, сколько потребовалось для подписания всех необходимых бумаг, затем на поезде добрался до Ла Джоллы и, поднявшись на борт, напился.

Прошло не меньше недели, прежде чем я протрезвел настолько, что осознал положение дел.

3

Купив билет, я сдал багаж, и мы пошли пропустить по коктейлю. Несмотря на время суток, тут было полно народу. Мы заняли маленький столик, и я заказал два «Манхеттена».

Коктейль был что надо. Холодный и не очень приторный. Я посмотрел на Элизабет. Чувствовалось, что она устала.

– С тобой все в порядке? – спросил я ее. – Я не должен был позволять тебе ехать сюда.

Подняв стакан с коктейлем, она сделала глоток.

– Я-то о'кей, – ответила она, когда на лицо ее вернулся легкий румянец. – Может, только чуть-чуть нервничаю, но и все.

– Пока нервничать не из-за чего.

– Я не из-за самолета волнуюсь, – улыбнулась она. – И из-за тебя.

Я засмеялся.

– Со мной-то все будет в порядке.

Но она не улыбалась.

– Тебе придется снова ее увидеть.

Наконец, я понял, что она имела в виду. Общение с Норой всегда кончалось тем, что мне приходилось заново собирать себя по кускам. Именно в таком состоянии я и был шесть лет назад, когда мы впервые встретились с Элизабет. И прошло уже пять лет со времени моего развода.

Стояли последние дни лета. Даниэль было восемь лет, и я только что вернулся из Сан-Франциско, вернув ее матери после одного из наших редких уик-эндов.

Дани побежала в дом, я же остался снаружи ждать дворецкого, который должен был взять ее багаж. После развода я никогда больше не переступал порога этого дома.

Дверь открылась, но то был не дворецкий. А Нора. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. В ее холодных глазах не было никакого выражения.

– Я хочу поговорить с тобой, – наконец сказала она.

– О чем?

Нора была не из тех, кто зря теряет время.

– Я решила, что Дани больше не будет посещать тебя.

Тут я почувствовал, как во мне вздымается безрассудная ярость.

– Почему?

– Она больше не ребенок. И она много понимает.

– Например?

– Например, как ты живешь на этой гнусной яхте. Она видит мексиканок, которые бродят вокруг, пьяное отребье. Я не хочу, чтобы она знакомилась с этой стороной жизни.

– Говорить ты всегда умела. Как я предполагаю, ей лучше вести тот образ жизни, который ты ей предлагаешь? С чистыми простынями и мартини к обеду?

– Тебе лучше знать. В свое время он тебя вполне устраивал. Время от времени тебя посещают дикие мысли. И тебе начинает казаться, что ты видишь воплощение зла. Она отлично знала меня. Она знала, о чем ведет речь. Усилием воли я прогнал воспоминания.

– Я поговорю с моим адвокатом на эту тему, – сказал я.

– Валяй, если ты найдешь адвоката, который вообще согласится говорить с тобой. Ты совершенно опустился, и, если обратишься в суд, я представлю свидетельство частного детектива, который расскажет о твоем образе жизни. И ты никуда не денешься.

Повернувшись, она захлопнула дверь перед моим носом. Уставившись на нее, я постоял так несколько секунд, а затем спустился по ступенькам патио к моей старой добитой развалине. Домой я попал только к вечеру и прикончил на борту полпинты виски.

Через два дня я услышал стук в двери каюты. Вывалившись из койки, я побрел открывать двери. Рывком распахнув их, я на мгновение почувствовал боль в глазах от открывшегося передо мной вида: режущая синева неба, солнце, белое платье и золотистые волосы стоящей в дверях девушки. Несколько секунд я моргал ресницами, пока не привыкнул к свету.

Девушка заговорила, и голос у нее был низким и теплым.

– В лавочке, где продают наживку, мне сказали, что ваше судно можно нанять.

Я продолжал моргать. К тому количеству виски, что я влил в себя, не хватало только этого слепящего света.

– Вы капитан? – спросила она.

Жжение в глазах, наконец, прекратилось, и, прищурившись, я посмотрел на нее. Ее вид вполне соответствовал голосу. Синие глаза, загорелая кожа, большой веселый рот и высокие скулы.

– И плюс к тому вся команда. Заходите и выпьем.

Рука, которая опиралась на мою, когда мы спускались по узкому трапу, была сильной и твердой. В каюте она с любопытством огляделась. Хотя тут нечем было любоваться. Разворошенная койка и пустые бутылки из-под виски. Но она ни слова не сказала.

– Простите мне этот беспорядок, – пробормотал я. – Но в перерывах, когда меня не нанимают, я пью.

У глаз ее появились морщинки-смешинки.