Саша Суздаль - Мушкетёр Её Высочества

— Тебе следует бросить монашество, и я тебя озолочу, — сообщил ей Щусь, как решённое, перекрикивая ветер, который изрядно морозил Дашу.

— Мне не нужно золото, — ответила Даша, — и у меня есть любимый.

— Кто он? — напыжился Щусь, поворачиваясь к ней с переднего сидения.

— Тот, которому я молюсь, — ответила Даша и перекрестилась. Моряк криво улыбнулся и сплюнул в сторону. Они влетели в какую-то деревню и понеслись по улице ещё быстрей, чем прежде, а остановились возле большого дома, который, впрочем, особо не отличался от окружающих домов.

Подъехал Махно и Щусь, красуясь, произнёс:

— Обогнал я тебя, Нестор, — на что Махно ничего не сказал, только кивнул Даше и Вере: — Идите за мной.

— Этого куда? — спросил Щусь, показывая на Семёна.

— Пока запри в сарай, — сказал Махно и предупредил: — Не трогать, и точка!

Даша и Вера следом за Махно зашли в дом, который встретил их теплом и домашним запахом ужина, отчего сестры непроизвольно глотали слюнки.

Возле противоположной стены стоял стол, за которым сидела молодая чернявая девушка с огромными глазами, которая, увидев Нестора, бросила шитье и, мягко улыбаясь, пошла к нему навстречу.

— Замёрз, небось, — сказала она, улыбаясь и обнимая его, а Махно, отчего-то стесняясь, отстранился и мягко сказал: — Холодный я, простынешь.

Снимая свою шинель, кивнул на Дашу и Веру и сообщил: — Вот, подружек тебе привёз.

Девушка вскинула глаза на Дашу и Веру и сообщила: — Меня зовут Нина.

Сестры представились, и Нина пригласила их к столу. Когда они, приготовив ложки, истекали слюной, втягивая в себя соблазнительные запахи вареной курочки из дымящихся тарелок, дверь без стука отворилась и на пороге появилась женщина лет тридцати, цыганской наружности, черноволосая. Её выпирающие груди обтягивала обычная гимнастёрка, а соблазнительные бёдра облегала короткая юбка.

Она окинула всех оценивающим взглядом и сказала, глядя на размякшего Махно:

— Нестор, я с тобой поговорить хотела, но вижу, что ты занят.

— Проходи, Маруся, поужинай, — улыбаясь, предложила Нина, метнувшись к буфету и вынимая миску и ложку. Маруся прошла к столу и села, положив руки на стол. Когда Нина наполнила тарелку, Маруся деловито и быстро опустошила её и вытащила папиросу, которую курила, пока Махно не окончил ужин.

— Может, пройдём в штаб, — предложила Маруся и Махно, вздохнув, сразу внутренне собрался, а твёрдый взгляд изменил его до неузнаваемости.

— Я быстро вернусь, — сказал он Нине жёстким голосом, но его жена не поверила в скорое возвращение мужа. Даша видела, что Нина ревнует мужа к Марусе, его соратнице, и, вероятно, не напрасно, но сделать ничего не может.

— Кто эта женщина? — спросила она у Нины, когда Махно ушёл из дома.

— Маруся Никофорова — сообщила Нина и добавила: — Командир отряда «анархистов-коммунистов», — явно не понимая, что значат эти слова.

Спать сестер положили в отдельной комнате на одной кровати. Перед этим Вера упросила Нину, и та отнесла в сарай Семёну своего куриного супа, на что часовой не мог возразить: атаманшу любили за мягкий и кроткий нрав, а ещё за то, что спасала буйные головы от скорого на расправу Махно.

Они и не думали, что задержаться надолго в этой, пусть и большой, но деревне, называемой странным именем – Гуляйполе. На следующий день Махно допросил Семёна и тот рассказал, что ехал в Одессу работать механиком, а встретив в пути божьих людей – помогал им.

Даша, услышав, как Семён назвал их «божьими людьми», хмыкнула, что не прошло мимо внимание батьки. К тому же, масла в костёр подлил Щусь, который, выслушав Семёна, вытащил из кармана бумажку и подал Махно:

— Контра он, — сказал моряк и добавил: — Я же предлагал тебе пристрелить его сразу.

«Подателю сего документа не чинить препятствий и способствовать ему в дороге. Симон Петлюра», — громко прочитал Махно и уставился на Семёна.

Даша, хотя её никто не просил, вышла вперёд и рассказала, как Семён нарисовал справку с печатью, чтобы обмануть немцев, как попали в переплёт с Петлюрой, и как она упросила Петлюру отпустить Семёна.

— Как же ты его упросила? — спросил Махно и Даша покраснела. Махно понимающе хмыкнул, а Даша выпалила:

— Он оказался порядочным человеком и выпустил Семёна просто так.

Махно ей не поверил и повернулся к Семёну, тыкая пальцем в бумажку:

— Ты сам нарисовал?

— Нет, — сказал Семён, — мне её дал Петлюра.

— Батька, дай я его пристрелю, — сказал Щусь, вытаскивая из-за пояса кольт.

— Остынь, и точка, — сказал Махно и забрал Семёна с собой в тачанку. Щусь, взмахнув кнутом, хлестанул лошадей, и тачанка понеслась вдоль улицы. Вера, оставшись во дворе, ревела, а Даша, как могла, успокаивала.

— Не плачь, — успокоила её Нина, — я Нестора знаю, если сразу не убил, больше трогать не будет.

С горя они долго дули чай и разговаривали. Нина, получив в подарок подружек, как умела их ублажала, чтобы не думали сразу уезжать. Она оказалась и не Ниной вовсе, а Соней из богатой еврейской семьи в Киеве и ехала в гости к родственникам, когда её заприметил Махно и увёз в Гуляйполе. Здесь же её крестили на Нину, а затем неделю всем селом гуляли свадьбу.

Судя по её разговорам, Махно ей люб и отвечал взаимностью, что немного успокаивало сестёр, так как батька оказался не так уж и страшен, несмотря на то, что грозен и беспощаден со своими врагами. День склонялся к вечеру, когда вдалеке раздалась пулемётная очередь и Вера, думая только о Семёне, подумала, что его расстреляли.

Но оказалось, что думало она так напрасно: Нестор Махно и Семён находились не где-нибудь, а в механических мастерских. Когда его привезли в холодные мастерские, Семён думал, что его будут пытать, но Махно предложил ему отремонтировать пулемет на тачанке, так как тот не единожды заедал и портил патроны.

Услышав это, Семён разжег горн для согрева, а сам, сняв пулемёт «Максим», разобрал его и принялся внимательно рассматривать все детали. Как оказалось в спусковом механизме одну деталь не докалили, и она стёрлась, так что пришлось использовать горн по назначению: вначале выковать такую же деталь, обработать напильником, отпустить, а потом снова закалить.

Махно, прищурившись, с интересом наблюдал за работой и, даже, не утерпев, работал подмастерьем, раздувая меха, пока Семён, вытерев готовую деталь ладонью, не поставил её на место и собрал пулемёт.

— Испытывать будем? — спросил Махно, улыбаясь.

— В работе уверен, — сообщил Семён, но Щусь, презрительно щерясь, легко поднял пулемёт и потащил во двор.