Анна Малышева - Сплошной разврат

Гордо выпрямившись (хотя, подозреваю, вид у меня был довольно жалкий), я шмякнула на стол мамин рецепт на очки — единственный документ с печатью медицинского учреждения, который мне удалось отыскать в своей сумке, — и злобно сообщила:

— Вот мой больничный, так что до окончательного выздоровления я не могу написать ни строчки.

— И чем же ты больна, дорогая? — прищурился Майонез.

— Туберкулезом. — Я три раза ритуально кашлянула. — Открытая форма.

— Да? — Майонез прищурился еще сильнее и стал похож на старого опухшего корейца.

— Да! Вам спасибо, Александр Иванович. Гоняли меня по СИЗО, а там туберкулезные палочки просто на людей кидаются. — Я набрала в грудь побольше воздуху и закашлялась уже по-настоящему.

— Так что же ты здесь заразу разносишь? — возмутился Валя, пятясь к двери. — Как тебе не стыдно?

— Стыдно, — призналась я. — Но одной болеть такой тяжелой болезнью тоже не хочется. Обидно, понимаешь?

В дверь заглянул курьер и тусклым голосом сообщил:

— Всем на редколлегию.

Я дисциплинированно двинулась к двери, а Майонез так и остался стоять посреди отдела политики, забыв снять с лица хитрый восточный прищур.

В конференц-зале, где в последнее время проходили редколлегии, было многолюдно. Это раньше, в мирное время, никто не рвался на совещания, а теперь, когда ожидание плохих новостей вошло в привычку, на редколлегии ходили все, даже верстальщики. Начальство уже сидело в президиуме. В центре — Серебряный, с правого бока — Савельченко, с левого — Бороденков. А чуть поодаль — некто Иванов, академик и заслуженный человек. Серебряный в политических целях назначил его руководителем попечительского совета Издательского дома «Вечерний курьер» и заставлял бедного старика ходить на все редакционные мероприятия. Иванов ни слова не понимал из того, что говорилось на редколлегиях, но, как и положено академику, сидел в президиуме с умным видом и, когда в зале становилось слишком шумно, стучал ручкой по стакану с водой и укоризненно призывал: «Коллеги, потише, пожалуйста».

С легкой руки Иванова и весь президиум овладел словечком «коллеги», только в устах Серебряного или Бороденкова оно звучало несколько иначе, например: «Заткнитесь, коллега!» или: «Коллега, выйдите вон!»

Сегодня обсуждалось очередное новшество, а именно: с завтрашнего дня журналистам запрещалось упоминать в своих материалах чьи бы то ни было имена и надлежало называть всех лиц, упомянутых в материалах, по фамилиям с приставкой «господин».

— Итак, — начал Серебряный, — прошу всех быть предельно внимательными. Отныне все упомянутые в материалах персонажи в обязательном порядке должны именовать господами. Никаких имен, никаких Игорей и Олегов. Господин и фамилия. Только так. Например: «Вчера господин Сидоров встретился с господином Лифшицем…» Понятно?

— Простите, а должности этих господ мы опускаем? — поднял руку Валя Груздь.

— Почему же? — Серебряный дернул плечом. — Если требуется указать должность — укажите.

— А должность ставится перед господином или после? — упорствовал в своем любопытстве Груздь.

— Не понял? — раздраженно дернул плечом Серебряный.

— Как нужно располагать слова? — не унимался Груздь. — Например, старший сантехник господин Сидоров или господин старший сантехник Сидоров?

— Как славно, — выкрикнул из угла Сусекин, — что люди, которые руководят в нашей газете отделом политики, не знают, как надо располагать слова в предложении! Давайте спросим, знают ли они, как надо располагать буквы в словах? По порядку или вперемешку?

— Коллега, уймитесь! — гаркнул на него Серебряный. — И не забудьте сходить к психиатру.

— Позвольте еще вопрос? — Из задних рядов поднялся начальник отдела спорта. — Нам приходится упоминать очень много фамилий спортсменов. Мы их тоже называем господами? Так и будем писать: «Господин Кафельников обыграл в полуфинале господина Санчеса»?

— Нет. — Серебряный сделал вид, что ждал подобного вопроса. — Я забыл сказать, что на отдел спорта новые правила не распространяются.

— А как быть с патриархом? — крикнул кто-то из зала. — Называть его — господин Алексий? Но вы же и имена запретили. А Алексий — это имя, а не фамилия. Получается, что надо назвать его просто «господин», и все. Или называть его господином патриархом?

— А с террористами? — заорал еще кто-то. — «Господин Масхадов вместе с господином Басаевым подорвали вчера автобус», так, что ли?

Академик Иванов, ведущий редколлегию, привычно постучал ручкой по стакану:

— Тише, коллеги, прошу вас.

Серебряный стремительно зеленел от злости, глядя на бушующий зал.

— Позвольте мне? — Сева Лунин встал и одернул свитер. — Я поддерживаю предложение руководства, считаю его чрезвычайно своевременным и исключительно полезным.

Зал потрясенно замолчал.

— Со своей стороны хочу предложить вот что: к слову «господин» прибавлять эпитет «уважаемый». Учитывая, что новая концепция газеты обязывает нас жестко критиковать всех, о ком мы пишем, приставка «уважаемый» придаст специфический колорит заметкам. Например: «Уважаемый господин Иванов — редкая сволочь». Согласитесь, звучит неплохо. Или: «Уважаемый господин Петров был расстрелян сегодня на рассвете, так как суд признал его опасным маньяком».

— Вы издеваетесь, Лунин? — уточнил Серебряный.

— Боже сохрани! — вскричал Сева. — И в мыслях не держал!

— Сядьте, коллега! — рявкнул Серебряный. — И чтоб я вас больше не слышал.

— Но у меня еще не все… — начал Сева, однако Серебряный решительным и малоприличным жестом велел Севе замолчать.

В зал заглянула секретарша Мохова Танечка и поманила меня пальцем. Послушать дискуссию, конечно, хотелось, но не настолько, чтобы пренебречь интересами следствия. И я, пригибаясь, как под обстрелом, тихонечко пробралась к выходу и побежала в приемную главного.

Юрий Сергеевич Мохов — лучший на свете главный редактор. Он ничуть не удивился, когда я попросила две недели отпуска. Только посмотрел тоскливо и сказал:

— Не случилось бы с тобой чего…

И никаких упреков, обвинений в измене родной редакции в горячее предвыборное время. Он и вопросов задавать не стал, я сама ему рассказала, что буду крутиться около предвыборных штабов Иратова и Трошкина, то есть все время буду в центре политических событий, и, если чего встречу интересного и эксклюзивного, обязательно напишу для «Вечернего курьера».

— Скажу тебе честно, — вздохнул Мохов, — даже: самые лучшие твои материалы «Курьер» уже не спасут. Загубят они газету, вот увидишь. И чем дальше ты сейчас будешь от редакции, тем тебе полезней. Кстати, загляни в свой отдел, там Лиза пришла, у нее для тебя кое-какая информация.