Портрет блондинки в голубом - Анна Трефц

на быструю поимку маньяка пока никаких. И это обстоятельство уже внесло смуту в ряды пока еще живых деятелей искусства. Тут картинка снова сменилась. На экране не понятно, по каким причинам появился известный актер театра и кино, который с тихой грустью в голосе сообщил, что теперь уже боится выходить на улицу. Он де опасается, что наступит и его черед. Ведь понятно же, правительству плевать на то, что кто-то убивает ведущих деятелей культуры. Потом возник депутат от оппозиции, проговоривший примерно то же, что недавно высказал актер. Затем показали не совсем трезвого художника, кажется из Питерских Митьков, который ткнул себя в грудь и мямля с похмелья слова, высказал угрозу в адрес неизвестного маньяка, что всех тому все равно не перебить. Останутся люди, которые будут писать картины вопреки всему. Далее мелькнула какая-то новоявленная звездочка, застветившая свое имя в популярном сериале и с тех пор старающаяся появляться на телеэкране по любому поводу и как можно чаще. Она сообщила, что мир искусства подавлен двумя крупными потерями, и все теперь ожидают худшего. Чего она еще ждала, никто уточнять не стал. В общем, журналисты развернулись по давно отлаженному летнему сценарию, в задачи которого входило посеять панику на пустом месте и таким образом удержать у экранов как можно больше телезрителей. Бочкину такая репортерская болтовня была хорошо знакома. Он ни раз страдал от подчас абсурдных версий, высказанных каким-то идиотом с экрана настолько заразительно, что они приобретали официальный характер. А ему — несчастному следователю приходилось убеждать начальство, что журналисты погорячились. Но, не смотря на очевидную бредовость убедить высших чинов в несостоятельности журналисткой версии было не так-то просто. Откуда повелось и по какой причине, но начальники верили, что у каждого репортера непременно есть свой источник в криминальной среде, из которого он черпает единственно верную информацию. А все остальные, включая и следователей, ведущих данное дело, то ли дураки от рождения, которые не замечают очевидного, то ли патологические лгуны, в наиважнейшую задачу которых входит запутать расследование, неправильно информировать своих начальников, и в итоге выставить последних круглыми идиотами в глазах сограждан. Петр невесело усмехнулся, представив, как сейчас скрипит зубами Кутепов, которому завтра с утра придется доказывать, что он не козел. Несчастный так радовался обретению новой версии, а теперь она разваливалась на глазах. Начальники еще не скоро вспомнят, что Ляпин на момент своего убийства уже был законченным алкоголиком, а в его квартире находился настоящий притон, куда стаскивали всякое наворованное дерьмо его собутыльники. Или те, которые прикидывались его собутыльниками, используя его квартиру как перевалочный пункт. Пьяному художнику ведь было плевать, с кем и что он празднует сегодня. Он напивался до забвения, а, проснувшись, тоже ничего не мог вспомнить. Однако начальство будет материть Кутепова последними словами, ругая за то, что под его носом орудует хладнокровный маньяк, лишающий общество его лучших представителей. (Так, кажется, говорил журналист). Потом от следователя начнут требовать каких-то действий по поимке маньяка. Заставят перешерстить всю Москву, сидеть в засадах и исполнять еще Бог знает какую глупость. А в это время след настоящего убийцы затеряется навсегда. Так было ни раз, и Петр предполагал, что данное дело ничем от прочих не отличается.

Телефон в его руке разразился мелодичной трелью.

— Ты смотришь телек?! — возмущенно заорал Кутепов ему в ухо, — Сейчас, мать твою, пойду и повешусь. И записку напишу, в моей смерти винить Средства Массовой Информации!

— Когда я хотел это сделать в последний раз, я просто написал рапорт об уходе, — улыбнулся Петр.

— Ты даже не представляешь, как я сейчас близок к тому же! — возопил несчастный следователь, — Как представлю, что завтра мне начнут с утра мозги полоскать этим маньяком… Ну, надо же было придумать такую глупость.

Они распрощались на какой-то неустойчивой ноте. Петр явственно чувствовал, что Кутепов хочет что-то добавить, но тот так ничего и не сказал. Потому, когда телефон уже через секунду снова зазвонил, он усмехнулся:

— Вась, я никому про Ляпина не говорил. Клянусь! — без предисловий начал он, — У меня вообще сейчас не то настроение…

— Надеюсь, твое настроение не слишком ужасное, — растерянно пробормотала Катерина на другом конце линии.

— Катюша! — вскрикнул Бочкин и задохнулся то ли от неожиданности, то ли от счастья.

— Ты прости, что я выпала из общения. Вчера ночью позвонили из Питера. Там готовится выставка Бурхасона. Теперь уже с другим пафосом, сам понимаешь. Пришлось первым рейсом лететь.

— Так ты из Питера звонишь?

— Да, тут жуткая погода. Я терпеть не могу Питер. К тому же на меня столько народу навалилось, что голову некогда поднять. Пресс-релизы, сопроводительные бумаги, аннотации… Теперь все без подписи Пабло. Все на мне. Смогла прослушать сообщения только сейчас.

— Боже, я тебе, наверное, весь автоответчик забил своими дурацкими стенаниями, — хохотнул Петр.

— Ну… — наверное она загадочно улыбнулась, как улыбается женщина, которой делают комплимент, — Мне было… приятно.

— Когда ты прилетаешь в Москву?

— Думаю, что завтра днем. Но это не точно. Я перезвоню.

Она о нем думает. Она просто была занята. По телу Бочкина пронеслась теплая волна блаженства. Он снова обрел силы, захотелось действовать. Захотелось совершить что-нибудь из ряда вон: подвиг какой-нибудь, достойный самого Геракла. Или на худой конец, найти, наконец, портрет Марго.

* * *

Славка Кудрин тупо пялился в окно. За пыльным стеклом шумела чужая жизнь. Люди шли по своим делам. Кто-то влюблялся, кто-то разводился, кто-то рожал детей, чьи-то дети уже топали пухлыми ножками по асфальту. Все двигалось ни в одну, так в другую сторону. И только для Славки жизнь словно замерла. Он сидел в пыльной квартире, не понимая, зачем он сделал то, что сделал, и что у него впереди. За спиной, на диване лежал молчаливый телефон. Он должен был разразиться спасительно трелью еще вчера. Но он молчал. Молчит и сегодня. Славка вздохнул. Что делать дальше? Бежать, куда глаза глядят? Затаиться в этой Богом и людьми забытой квартирке на окраине Москвы? Он отошел от окна, поставил на плиту видавший виды чайник. Глядя на это раритетное чудо, которое ему досталось вместе с ключами от квартиры, Славка подумал, что жизнь его дала трещину и стала походить вот на этот музейный экспонат, закопченный временем и неряшливым к нему отношением. Он сидит в съемной каморке уже почти неделю, а где-то у горизонта мерцает всеми огнями его счастливая жизнь. То ли та, которую он упустил, то ли та, которая впереди. А он ведь знал ее уже, купался в ней там у горизонта. И