Саша Суздаль - Мушкетёр Её Высочества

— Я всё рассказала вашему товарищу.

Мурик извинился и попросил Натали уделить ему несколько минут. Она двинула плечами и пригласила коронера в дом. Внутри жилище оказалось не хуже, чем снаружи и, удивительно, как оно сохранилось во время потопа, так как всё говорило, что дому не меньше, чем Мурику. Вероятно, его с любовью восстановили.

На большой стенке прихожей висело бесчисленное количество рамочек с фотографиями, и Мурик с любопытством остановился перед ними. Некоторые из фотографий оказались черно-белые и так выцвели, что на них едва угадывались контуры лиц и фигур.

— Это всё ваши родные? — не удержался Мурик.

— Да, — сказала Натали и спросила: — Будете пить липовый чай?

Мурик кивнул и внимательно всматривался в фигуры двух молодых бойцов у пулемёта Максим. Рядом висело фото молодого человека в военной форме возле старинного самолёта с двумя крыльями.

— Это мой прадедушка.

— Как его фамилия? — машинально спросил Мурик, как будто фамилия прадеда что-либо объяснила.

— Орлов, — ответила Натали, и Мурик запомнил, как всегда любил запоминать ничего не значащие факты.

— Я вас хочу спросить, Натали, — сказал Мурик, — у вас, ведь, имеются старые вещи, имеющие отношение к антиквариату?

— Вы тоже хотите, чтобы я вас скрутила? — захихикала Натали, ставя две чашки для чая и варенье. Мурик улыбнулся и глотнул душистого напитка.

— Я уверен, что к вам придут ещё, — сказал Мурик, — и хочу вас обезопасить.

— Я сумею себя защитить, — ответила Натали.

— Не думаю, — серьезно сказал Мурик. Ему нравилась девушка, у которой славянские корни, пусть и говорила она на «универе». И Мурик хотел её защитить.

Натали принесла старинную шкатулку и высыпала содержимое на стол. Там лежали какие-то медали, монеты, старинные пуговицы, брошки из серебра и золота, и бусы из янтаря. Но Мурик уже видел то, что хотел найти нападавший: невзрачный перстень из какого-то металла с замысловатым орнаментом по кольцу.

— У вас хотели забрать вот это, — сказал Мурик, показывая перстень. Он внимательно его рассмотрел, стараясь найти какие-нибудь буквы, но кроме орнамента на нём ничего не нашлось. Натали с удивлением смотрела на Мурика и кольцо.

— Это кольцо моей двоюродной бабушки. Я его никогда не носила, но мама говорила, что оно награждает большой любовью и приносит несчастье, — сообщила Натали. То, что даже мимолётным владельцам кольцо приносит несчастье, Мурик знал, поэтому спросил:

— У вас нет большого листа бумаги? — спросил он у Натали.

— Есть, — сообщила Натали и притащила большой кусок обёрточной бумаги, размером со стол. По просьбе Мурика, заинтригованная Натали принесла кисточку и чёрную краску. Мурик неуклюжим почерком написал на листе:

«Перстень забрал Михаил Мурик, старший коронер Совета Наций».

А внизу размашисто подписался.

Когда Мурик приколотил лист на фасаде дома, Натали откровенно хохотала, а он попросил её поклясться, что она его не снимет.

— Клянусь! — ответила Натали, едва сдерживая смех.

— Что вы делаете? — спросил Ламбре, разглядывая плакат и смеющуюся Натали.

— Спасаю её жизнь, — сказал Мурик.

Киев встретил теплой, сухой погодой. На вокзале царило оживление и порядок, не в пример Москве, что больше всего поразило Дашу и Веру. По перрону деловито рыскали грузчики, выискивая пассажиров с багажом, а встречающие с улыбкой разыскивали своих родных и знакомых. Возле касс, как в мирное время, толпились люди, поглядывая на расписание поездов. Идиллию нарушал немецкий капрал, вышагивающий от одной стороны вокзал до другой, презрительно косясь на пассажиров.

Семён тащил на себе мешки Веры и Даши, а Василиса свой не доверила и несла сама.

— Вы сейчас куда? — спросил Семён, останавливаясь возле выхода из вокзала.

— Они со мной, в Покровский монастырь, — поджала губы Василиса.

— Рано им в монастырь, — сказал Семён и сообщил: — Я вас подвезу.

Он вышел на площадь перед вокзалалом и остановил извозчика, чтобы не дожидаться трамвая, на котором, к тому же, до самого монастыря не доедешь. Сёстры и Василиса уселись в коляску, которая понеслись по Бесаковской улице, вывозя их на Галицкую площадь, на которой под солнцем блестели золоченые крыши железной церкви Иоанна Златоуста. Василиса истово крестилась и девушки, улыбаясь, вслед за ней осеняли себя крестом. Продолжая ехать по пути тринадцатого трамвая, они выскочили на Дмитриевскую улицу, откуда свернули на Полтавскую, а там уже и Монастырская улица.

Возле ворот монастыря они остановились, чтобы попрощаться. Семён по очереди обнял сестёр и прижал Василису, которая, покраснев, осенила его крестом, буркнув: «Береги себя».

— Я к вам забегу, — пообещал Семён и вскочил в коляску, которая его ожидала. Даша и Вера подождали, пока коляска не повернула на Львовскую улицу, а потом засеменили за Василисой. Даша грустно расставалась с весёлым и умным попутчиком, что уже говорить о Вере, которая совсем сникла лицом.

— Может, мы задержимся здесь немного? — с надеждой спросила она у Даши. Василиса, не оборачиваясь, сказала: — Оставайтесь, и мне веселей. Я с матушкой переговорю за вас.

Вера и Даша долго стояли возле кельи игуменьи, слушая через дверь строгий голос матушки и оправдывающийся голос Василисы.

Неожиданно дверь открылась и раскрасневшаяся Василиса шепнула: «Заходите». Вера и Даша, потупив головы, зашли и остановились у порога. Матушка Александра поднялась из-за старинного стола и заглянула сестрам в лицо, сразу же огласив резюме:

— Эта шибко озорная, а вторая, пусть и тихоня, но себе на уме.

Василиса, стоящая рядом, только поддакивала: «Да, матушка». Закончив досмотр, хранительница благочестия твёрдо сказала: — Ослушаетесь – выгоню сразу.

Они вывалились из кельи, как молодые воробьи из гнезда, благодарные своей судьбе за то, что легко отделались. Василиса, бывшая здесь не впервой, сразу же повела их в кельи, на самом деле представляющие собой небольшие комнатки, где в каждой пустынно стояло по две кровати. Вера и Василиса поселились в одной комнате, а Даша расположилась в соседней келье, рядом с молодой и печальной девушкой с бледным лицом затворницы.

Оставив вещи, Василиса поволокла их в мыльную, она же и прачечная, находящуюся в самом углу монастыря, где девушки, дрожа от холода, быстро помылись и так же быстро надели свежее бельё. Сразу же после этого их отправили в комнату, где несколько послушниц пряли нитки.

Василиса показала Вере и Даше, как это делается и девушки принялись крутить веретено неумелыми руками. Даша, немного повозившись, приспособилась и, думая о своём, легко свивала бесконечную нить, чего нельзя сказать о Вере, которая путала или обрывала нить, раздражаясь сверх меры. Видя такую обструкцию, Василиса забрала у неё пряжу и отвела её на кухню в помощь поварихам. Что она там делала, Даша не знала, но когда пришло время обеда, Вера за столом со вздохом ей шепнула: «Я не уверена, что выдержу долго».