Трофей для Хищника (СИ) - Юта Анна

Он не смотрит на меня, и мне становится неуютно, потому что я чувствую, что грядет очень нелегкий рассказ, на который придется как-то реагировать, а я понятия не имею, чем можно утешить человека. В такие моменты кажется, что все слова бесполезны.

— Мы с отцом ездили из Москвы в Питер и обратно, ко мне приходили преподаватели, учили меня. И за каждое замечание, — голос Игоря становится плоским и жестким, — отец меня бил. Иногда ремнем, иногда руками. Потом жалел, говорил, что я его вынудил. Что должен стараться лучше.

Игорь с маниакальной сосредоточенностью отрезает кусок бараньей котлеты. Будто он своему отцу пальцы кромсает этим зубчатым ножом, аккуратно придерживая у основания вилкой.

— И я правда старался. Я задавал преподам вопросы и исправно делал все домашки. Но когда они не жаловались на меня, отец сам проверял тетради и находил помарки, кляксы, исправления. И каждый раз избивал. Я ведь был уверен, что недостаточно хорош. Правда старался исправиться!

Смотрю на Игоря затаив дыхание. Рассказ дается ему нелегко, но я не имею никакого морального права прерывать поток откровений даже неудачно заданным вопросом.

— Я знаю, каково это — всю жизнь нести идею о том, чтобы заслужить уважение родителей. Родителя. «Такой жалкий червяк, как ты, никогда не станет моим преемником» — так он говорил, — Игорь поднимает руку, подзывая официанта.

Когда тот подходит, как ни в чем не бывало просит повторить вино. Ужасаюсь тому, насколько он может быть внешне спокойным, потому что представляю себе, какой у него в душе сейчас ураган. Такое умение скрывать эмоции не дается просто так.

— Он перестал меня бить, когда мне исполнилось двенадцать. То ли понял, что я могу сдачи дать, то ли ему просто надоело, — голос Игоря твердеет. — Представляешь, мне стало этого не хватать! Потом я уже понял, что мне не хватало не побоев, а того, чтобы он интересовался мной. Чтобы ему было не все равно. Просто его интерес в моей голове был связан с избиениями. Бьет, значит, любит, — это про нас.

Игорь посмеивается, задумчиво глядя в сторону. Я вспоминаю их встречу в доме, и меня пробирает озноб. Хочется спросить, ненавидит ли он отца по сей день, но есть правило не задавать вопросов без приглашения, а еще я отчетливо вижу, что он еще не договорил.

— Я так и не стал его преемником. Я забрал у него бизнес. Вырвал силой, — продолжает Игорь разливая новое вино, принесенное официантом. — И не потому что стремился к этому, а по стечению обстоятельств…

Игорь говорит ровным тоном, вертит в одной руке бокал с вином, но вторую сжимает в кулак. Наверное, выглядело бы не так жутко, если бы он хотя бы повысил голос, потому что внутри рвущийся наружу зверь ярости, а снаружи спокойствие, штиль. И только усилием воли Игорь не позволяет монстру вырваться на свободу.

— Я до сих пор помню, что там произошло. В его доме в Коломягах. На нашу еженедельную встречу я приехал со своей девушкой. Увидев ее, отец брякнул о том, что рад наконец увидеть избранницу своего «слюнтяя». С ним ничего бы не случилось, если бы он не унизил меня перед женщиной.

В этот момент до меня с дикой четкостью доходит смысл той фразы, которую Игорь сказал в доме у отца. «Заботимся о родителях так, как они заслужили». Так Михаил Павлович в этом состоянии, потому что…

— Я выставил… черт, уже не помню, как ее звали, — Игорь качает головой, точно не веря, что мог это забыть. — Я выставил ее в коридор и изнутри закрыл кабинет на ключ.

42

— Я остановился, только когда отец перестал издавать звуки. Бил и бил, пока не заметил, что не произвожу никакого эффекта, — заканчивает рассказ Игорь. — С той девушкой мы расстались, когда я вышел за дверь. Она все слышала. Но мне и не до нее стало. Как только отец попал в больницу, его бизнес автоматом перешел ко мне. Я бы не стал влезать в его дела, знакомиться с его влиятельными друзьями и решать их проблемы, но мне пришлось погрузиться в это.

Я все еще в шоке от этого рассказа. Теперь ясно — Игорь отправил своего отца в пожизненный отпуск и приковал к каталке. Я на его стороне, такого отца надо было поставить на место, но наносить человеку, который тебя породил, настолько тяжкие травмы — тоже неправильно. Меня раздирают противоречивые мысли. Не могу сформировать четкое мнение. Но больше всего сейчас мне бы хотелось избавить самого Игоря от боли, которую он носит в себе.

Он переводит на меня тяжелый взгляд и кивает на вино. Подчиняюсь, чокаюсь с ним, делаю глоток. Руки как ватные, я сижу в таком оцепенении, что мне даже шевелиться сложно.

— Как я тебе уже говорил, из этого мира просто так не уходят и войти туда тоже непросто, — продолжает Игорь озабоченным тоном. — Мне пришлось завоевать свое право занять место отца. Кто будет воспринимать всерьез двадцатитрехлетнего молокососа? Доверять юнцу, которого они в глаза ни разу не видели и хорошо, если слышали о его существовании?

Наверное, и тут Игорю пришлось нелегко. С каждым его словом картинка, которая раньше казалась размытой, обретает четкость. И обнаруживаются обоснования чертам его характера. Въедливость в мелочах, нарочитая строгость, требовательность, пунктуальность и извечная тема доверия — все встает на места.

— Я тогда чуть учебу не забросил, столько свалилось внезапных дел и хлопот, — Игорь допивает вино. — Пока этот упырь отлеживался в больнице, я прибирал к рукам его империю. Хотел или не хотел, пришлось, потому что в противном случае его бы убрали. А когда у него появился преемник, успокоились, стали присматриваться ко мне.

Он снова доливает себе вина и смотрит на меня с искорками облегчения во взгляде.

— Ну вот, рассказал! Полегчало! — он улыбается и поднимает тост. — За справедливость!

Отвечаю. Звук хрусталя отражается в моем ошалелом мозгу тонким перезвоном. Делаю маленький глоток вина, чтобы не опьянеть. Мысли вдруг разом выветрились. Справедливость для кого? И вообще, что такое справедливость? Что ее мерило?

— Ты чего такая бледная? — голос Игоря уже звучит обычно. Он и правда выглядит как человек, который избавился от тяжкой ноши. — Мой рассказ шокировал тебя? Неужели сильнее, чем известие о твоей семейной ситуации?

— Так это после того… — выдавливаю не без труда, — ваш отец прикован к кровати?

— Да, — голос Игоря становится злее. — Перелом позвоночника. Отец парализован от середины спины. А последнее время еще и в маразм впадает. Я так и не услышал от него признания собственной вины передо мной. До сих пор не понимаю, как можно быть таким мудаком и ни разу не раскаиваться!

Меня потряхивает. Это ж как надо бить человека, чтобы сломать ему позвоночник? Не знаю, заслужил ли Михаил Павлович такую участь, но спорить с Игорем точно не буду. Я иначе отношусь к папе и не стану ему мстить.

— Так вы заплатите долг моего отца? — возвращаюсь к теме, которая была до всех этих ужасных откровений.

— Считай, я уже это сделал, Эльвира, — бархатисто отвечает Игорь, и у меня отпадает челюсть. — Бизнес Марка вскоре будет куплен одним из моих знакомых, и кредит Руслана Равильевича будет погашен.

Уже? Это когда? Как? Я в таком шоке, что не могу даже спасибо сказать. Нет, я благодарна, конечно. Я по-прежнему хочу, чтобы моя семья не пострадала из-за действий Марка, а Алия смогла спокойно доучиться. Но в душе клубится страшное ощущение, что это не просто так. Ладно, он оплату работы высокую предложил «за вредность». Но сейчас он каким-то образом списал непонятно насколько большой долг моего отца — только за красивые глаза? Или все дело в том, что он от меня хочет? Думает, теперь я прилипла окончательно и не смогу отказать? А я смогу?

— Спасибо, — все же произношу, справившись с первым шквалом эмоций. — Но вы же за это что-то попросите?

Игорь хмурится, будто не понял вопроса, а потом растягивает губы в хищной улыбке. Красивый до безобразия и пугающий до чертиков.

— Совсем недавно ты сказала, что отработаешь долг отца до рубля, — пристально сканирует мое лицо, которое, кажется, бледнеет. — Я прошу того же, чего и раньше — ничего сложного, ничего сверхъестественного, — вставляет ту же фразу, которую сказал в нашу первую встречу. — И, насколько я понял, тебе все нравится.