Виктория Доненко - Обман

Юля в тот день опаздывала и неслась по коридору на бешеной скорости, то и дело налетая на пациентов. Наконец, вот она, хорошо знакомая замызганная дверь. Оттуда послышался голос Веры: «Следующий!». Сестра уже заканчивала прием.

Юлька толкнула дверь и ворвалась в процедурную. Скорее, скорее… Она торопливо набросила на себя белый халат и слегка отдышалась.

Из смежной комнаты появился очередной пациент и, ошеломленно взглянув на Юлю, вышел из кабинета, попятившись. Юля еле сдержала смех. Конечно, каждый обалдеет, увидев в соседней комнате точно такую же медсестру, которая осталась за стеной…

Вслед за пациентом, снимая на ходу халат, появилась и Вера. Она взглянула на часы, потом на пришедшую ей на смену сестру и укоризненно покачала головой. Юлька озорно улыбнулась и чмокнула в щеку свою близняшку, совершенно не отличимую от нее самой.

— Ну, прости, Верунь, опять опоздала, — весело зачирикала она. — Все этот проклятый трамвай!.. Ты же знаешь, наша любимая «Аннушка». Она вообще словно и не ходит.

Вера понимающе усмехнулась и тотчас отпарировала:

— А вот у меня «Аннушка» почему-то всегда ходит вполне нормально. Странно, правда?

Юля сразу взвинтилась. Она терпеть не могла никаких упреков в свой адрес, но постоянно на них нарывалась.

— Ну, ты же у нас ангел, это известно, — ядовито протянула она. — У тебя все всегда ходит, а у меня, наоборот, все останавливается. Такая уж я уродилась! Похожая не тебя только внешне.

Сестра чутко уловила ее настроение и, сразу сменив тон, заговорила примирительно:

— Ладно, не беда! С кем не бывает! Но давай с тобой договоримся: это опоздание — в последний раз. Хорошо?

Юля расцвела хитрой очаровательной улыбкой.

— В предпоследний…

Вера миролюбиво кивнула. Она с детства налаживала их отношения, пыталась их выстроить наилучшим образом, соглашалась на компромиссы, но сестра неохотно шла Вере навстречу.

— Вечером за тобой посуда, — напомнила Вера. — И если трамвай опять опоздает…

Юля фыркнула.

— Верунчик, обижаешь! Посуда — это для меня святое. Ты ведь знаешь.

Вера усмехнулась.

— Знаю. Ладно, я пошла. Мне еще сегодня в ночь выходить.

Они вновь почмокали друг друга в щечки. И очередной пациент, небритый мужик лет сорока пяти, открыв дверь, едва не столкнулся с сестрами. Увидев их рядом, он изумленно открыл рот — одно лицо, одна одежда.

Юлька расхохоталась и помахала рукой сестре. Та вышла.

— Вроде и не пил… — пробормотал пациент. — А раздвояется… К психиатру разве наведаться…

Юля глянула в его медицинскую карту, лежащую на столе.

— Наведайтесь, наведайтесь! Это вам не помешает. А сейчас — шашки наголо!

Мужик опять застыл в недоумении. Юлька с огромным удовольствием наблюдала за его лицом. Она прожила на свете больше двадцати лет, но до сих пор, как ребенок, забавлялась и радовалась, видя замешательство людей, столкнувшихся с одинаковыми, как две капли воды, сестрами Тимофеевыми. Вера относилась к этому намного спокойнее.

— В смысле? — пробормотал окончательно замороченный пациент.

— В смысле, снимайте штаны! — заявила Юлька.

— А-а… — наконец отреагировал небритый. — Это я с удовольствием…

И, быстро спустив брюки, плюхнулся на кушетку. Юлька набрала в шприц лекарство и ехидно поинтересовалась:

— Что, часто у вас изображение двоится? Мужик завозился на кушетке.

— Ну, бывает. А как вы догадались, что часто?

Юлька сделала умное лицо.

— Да очень просто! Тут и догадываться нечего, на вас все написано! Ничего, не отчаивайтесь! Будем лечить.

И с силой вонзила иглу в ягодицу мужика. Он вздрогнул.

— Ох! Даже в глазах потемнело.

— Это ерунда! — утешила Юлька. — Зато больше не двоится. Я ведь опять угадала?

Сестры Тимофеевы жили вдвоем в двухкомнатной квартире сталинского кирпичного дома на Чистопрудном бульваре. В их большой спальне у окна стояла видавшая виды деревянная кровать. Сестры спали здесь вместе. В углу высился огромный допотопный шкаф-мастодонт. Стены квартиры украшали вылинявшие от времени дежурные советские обои. На стене красовался дешевый плакатик. Рядом с ним, в скромной рамке, висела черно-белая фотография женщины, удивительно похожей на сестер. Копна русых волос, прямой нос, миндалевидные загадочные глаза… Все это она передала дочерям. Память о матери, наверное, никогда не покинет ее… Да, а еще в углу, на полу, стоял подержанный-чернобелый телевизор с рогатой антенной. Телевизор не всегда охотно показывал интересные фильмы, но зато почему-то становился настоящим героем черно-белого показа, когда транслировали какой-нибудь пленум партии или доклад Брежнева. Вот так обстояли дела.

Бедность здесь не просто напоминала о себе — она прямо-таки кричала во весь голос. И все же у сестер была отдельная квартира в центре. А это кое-что значило. И потом — они обе надеялись на обязательные перемены к лучшему. Они верили в свое счастье и ждали его каждый день, боясь вдруг его не заметить, разминуться с ним, пройти от него стороной…

За окном привычно громыхнул трамвай. Вера приоткрыла глаза, потянулась и ласково толкнула сестру.

— Просыпайся, младшая! Пора! Вставать не хотелось. Юлька нехотя пробурчала сквозь сон:

— Младшая. Ишь, как ты раскомандовалась. Зато мне жить на четыре минуты больше.

И с трудом, нехотя все-таки открыла один глаз. Не мигая, задумчиво уставилась на фотографию матери…

— Хочешь сказать, что сегодня… Вера кивнула.

— Точно. Шесть лет со дня маминой смерти. Едем на кладбище! Вставай!

Юлька почувствовала раздражение.

— Ага, едем… — проворчала она с досадой. — А денежки на цветы? Где их взять? Зарплата только через неделю!

Быстро одеваясь и словно не замечая настроения сестры, Вера отозвалась спокойно. За эту невозмутимость, умение владеть собой и словно не замечать жизненные тяготы Юлька порой начинала ненавидеть Веру, но старалась скрыть свои чувства.

— Ничего, сирени наломаем, не в первый раз. Ты простишь нас, мамочка? — И Вера тоже взглянула на портрет на стене.

Юля начала злиться по-настоящему. Сестра давно не понимала ее или делала вид, что не понимает.

— Сирени наломаем! Колготки все драные, стиральная машина сломалась, и за квартиру третий месяц не плачено! Ну, до чего же надоела эта нищета!.. Не могу я больше! Вот честно тебе говорю, я на все уже готова, лишь бы в люди выбиться!

— А мы что, не люди? — резковато спросила Вера.

— Да, мы не люди! — закричала Юля и вскочила с кровати. — Мы — трудящиеся! Люди не встают в шесть утра, чтобы поспеть к восьми на службу! И так каждый день! Люди не уползают на вторую работу в ночь, чтобы глаз не сомкнуть да ссаки чужие подтирать! Люди спят до двенадцати, потом пьют шампанское, затем обедают в ресторане, а вечером идут в Большой театр! Или по крайней мере в Малый.