Карен Робардс - Однажды летом

— О смерти этого Харриса, так я понимаю? — не преминула съязвить Элизабет. И продолжила уже с вызовом: — Ты что, действительно собираешься на похороны?

— Да. — Рейчел крепче сжала руль.

— Я так и знала! Ты всегда была самым упрямым ребенком! Зачем, объясни мне, ты связываешься с этими людьми? Ведь это же шваль! — в отчаянии воскликнула Элизабет.

Рейчел стиснула зубы. Нога непроизвольно сильнее надавила на газ, и машина рванула вперед по узкой проселочной дороге. За окном, как в калейдоскопе, замелькали поля с мирно пасущимися коровами и лошадьми.

— Ради всего святого, Рейчел, сбавь скорость! — закричала мать, судорожно хватаясь за ручку дверцы, когда «максима» чуть не оторвалась от земли.

Рейчел, вспомнив, кто она и что делает, сбросила газ. Глубоко вздохнув, заставила себя предельно сосредоточиться. Давно уже у нее не было стычек с матерью. Спорить с Элизабет было бесполезно, поскольку она никогда не меняла собственного мнения, независимо от набора аргументов, которые ей предъявляли. Но на этот раз Рейчел не намерена была мириться с несправедливыми высказываниями матери.

— Кого ты называешь швалью, мама? Бедняков? Если бы папа умер, когда мы с Бекки были еще маленькими, мы бы тоже бедствовали. И значит, тоже стали бы швалью? — Несмотря на распиравший ее гнев, Рейчел старалась говорить сдержанно. Покосившись на Элизабет, она убедилась, что мать еще не остыла.

— Ты прекрасно знаешь, что мы никогда бы не стали швалью. И дело тут не в деньгах.

— Тогда в чем? Разве Тильда и Джей-Ди — шваль?

— Рейчел Элизабет Грант, Тильда и Джей-Ди — замечательные люди! Они хотя и негры, но аккуратны, вежливы и честны, к тому же на них всегда можно положиться! И ты это знаешь!

— Тогда что ты скажешь об Уилли Брауне? Он хотя и судья, но пьяница первостатейный, как тебе известно. Между прочим, в день вручения школьных дипломов он явился в класс мертвецки пьяным, заснул и храпел во время церемонии. Разве он не шваль? А Боуэны? Миссис Боуэн сбежала в Европу, оставив своих детей. Они теперь кто — шваль? А как насчет Уолшей? Он педиатр, она медсестра, но у нее вечно синяк под глазом или ссадина, как она объясняет, якобы ударилась об угол. Разве они не шваль? И наконец, Роб. Он разведен. Может, он тоже шваль?

— Рейчел, клянусь, ты сведешь меня с ума! Твои примеры неудачны, и ты это знаешь!

— Тогда объясни мне, что такое шваль, мама. Я хочу знать. Если бедность, черный цвет, кожи, пьянство, сиротство при живой матери, избиение жены, развод — примеры неудачные, то я хочу знать, что же на самом деле кроется за этим словечком.

Элизабет залопотала:

— Я не знаю, как это объяснить, но шваль — она и есть шваль!

Рейчел почувствовала, что дрожит и готова сорваться, это с ней случалось крайне редко. И тем не менее произнесла ровным голосом:

— Послушай меня, мама. Я устала слышать, как ты и все вокруг называют Джонни Харриса швалью. До тех пор пока ты мне не объяснишь, что значит это слово, попрошу его больше при мне не произносить!

— Что?! Каким тоном ты разговариваешь с матерью?

— Извини, мама. Но я говорю серьезно.

Элизабет поджала губы и придирчиво посмотрела на дочь.

— В городе уже поговаривают о тебе и этом парне. Я не обращала особого внимания, поскольку ты моя дочь и воспитана должным образом. Но начинаю думать, что, может, неспроста все эти разговоры. Когда твой отец был молод и еще не женат на мне, он отличался буйным нравом и безрассудством, так что, если бы не я, он наверняка вляпался бы в какую-нибудь историю. Мне горько сознавать, что ты, похоже, пошла по его стопам.

Критика в адрес горячо любимого отца и ее самой больно кольнула Рейчел. Она с трудом сдержалась и лишь окинула мать ледяным взглядом.

— Надеюсь, что так оно и есть, мама. Иначе это было бы слишком печально.

Элизабет округлила глаза, побледнела и в ужасе уставилась на дочь. С упрямо вздернутым подбородком, не вымолвив ни слова раскаяния, Рейчел подрулила к дому и затормозила у крыльца.

— Поставь машину под навес, — напомнила Элизабет.

— Я еду дальше. У меня еще есть дела. А ты иди домой.

— Дела? Ты что, забыла, что у нас в два часа воскресный обед? Придут гости. И я еще вынуждена напоминать тебе об этом!

— К двум я вернусь. Пожалуйста, мама, выходи.

Издав малоприятный звук — то ли фыркнув, то ли засопев, Элизабет выбралась из машины и нарочито аккуратно и тихо прикрыла за собой дверцу, но жест этот был гораздо выразительнее, чем если бы она шумно хлопнула ею. Потом Элизабет наклонилась и бросила в открытое окно:

— Едешь к этому мальчишке, я угадала?

— Да, мама. И, может быть, привезу его к нам на обед.

— Рейчел!

Рейчел, сверкнув глазами, обернулась к матери. Она так крепко сжимала руль, что побелели костяшки пальцев.

— И если ты не будешь вежлива с ним, если не окажешь ему такого же приема, как и другим гостям, тогда, помяни мое слово, я завтра же соберу вещи и перееду в город.

— Рейчел!

— Я не шучу, мама, — твердо произнесла Рейчел. — А теперь отойди от машины. Мне нужно ехать.

— Рейчел! — В возгласе Элизабет смешались боль и гнев. Выпрямившись, она отступила на шаг от машины.

Дав задний ход и развернувшись на аллее, Рейчел заглянула в зеркальце и увидела одинокую фигурку матери, в изумлении застывшую на фоне огромного белого особняка и зеленых лужаек. Но пожалуй, впервые в жизни она не позволила себе проникнуться жалостью к матери. На этот раз Рейчел была исполнена решимости поступить по-своему.

Как и следовало ожидать, стычка с матерью оказалась совершенно бессмысленной. Рейчел приехала в магазин, чтобы лишний раз убедиться в том, что Джонни в его квартире нет. Отправившись в похоронное бюро Лонга — одно из двух существовавших в городе, которое как раз обслуживало клиентов победнее, она и там не застала Джонни и попутно выяснила, что никаких приготовлений к похоронам Вилли Харриса еще не сделано, хотя ритуал и назначен на десять утра завтрашнего дня. Рейчел поблагодарила служителя Сэма Мансона и ушла. Где же Джонни? Рейчел подумала о Гленде, и образ одинокого и убитого горем Джонни разом померк. Конечно, он был с Глендой, Зачем ему Рейчел?

Чувствуя, как от обиды сдавило грудь, она решила прекратить поиски и поехала домой. Облегчение, разлившееся по липу Элизабет, когда дочь вернулась к обеду вовремя и одна, было сравнимо лишь с болью от присыпанной солью раны.

15

То, что осталось от Вилли Харриса, лежало в закрытом сером гробу, выставленном на середину траурного зала. Пять рядов складных стульев — всего около сорока — ждали гостей, желающих прийти проститься с покойным. После панихиды должна была состояться кремация.