Юлия Шилова - Ликвидатор

– Кого там принесли черти в такой час? – раздался заспанный женский голос.

– Откройте, человеку плохо.

Дверь открылась, и на пороге появилась старушка в белом халате и в косынке на голове. Она больше похожа на уборщицу, чем на медсестру.

– В больнице дежурный врач есть?

– Есть, спит врач, поздно уже. А что случилось?

– Где спит, покажите? – Я отодвинула старушку и вбежала внутрь.

– А что, собственно, случилось? – попыталась возмутиться она.

– У меня в машине раненый. Человек ранен. Может отправиться на тот свет в любую минуту.

– Господи Исуси, – перекрестилась старушка и побежала по коридору.

Добежав до дальней комнаты, она громко заголосила:

– Иван Григорич! Иван Григорич! Вставай! Там раненый умирает.

– Кто? – услышала я мужской голос. Через несколько секунд в коридоре появился пожилой мужичок в мятом халате. Не задавая лишних вопросов, он подошел к машине и помог достать Павла. Перетащив его на кушетку, он снял с него одежду и внимательно осмотрел рану.

– Что там? Он будет жить? – тихо спросила я.

– Не знаю. Пуля в животе. Потерял много крови. Нужно срочно оперировать. Здесь я, увы, бессилен, милая девушка.

– Как это?

– Его надо в город. В нашей больнице нет даже операционной. А до города, боюсь, он не доедет.

– Вы хотите сказать, что не сможете достать пулю?

– Пуля сидит глубоко в животе. Это же не просто взять ножницы и достать, его необходимо оперировать. Здесь нет лекарств, инструментов и условий.

– Тогда какого черта вы здесь сидите?

– На случай того, если вдруг у вас заболит зуб, тогда я дам вам анальгин.

– Понятно. Вы должны его прооперировать.

– Я не могу брать на себя такую ответственность. Тем более исход, скорее всего, будет плачевный. Мне, дорогуша, в тюрьму не хочется.

– Вы считаете, что пусть он лучше умрет… Он же не дотянет до города.

– Как человек, я очень вас понимаю и сочувствую, но как врач, я не имею права делать то, что не умею. Я могу связаться с городом и вызвать реанимационную машину. Это единственное, что я могу для вас сделать.

Я подошла к окну и хотела достать из кармана платок, чтобы вытереть слезы, но моя рука нащупала сверток с золотом. Достав сверток, я взяла браслет и печатку, а цепь с медальоном убрала на прежнее место.

Повернувшись к врачу, я протянула золото ему. Он покраснел и испуганно спросил:

– Что это?

– Золото, усеянное бриллиантами. Тянет на несколько тысяч долларов.

– Вы хотите меня купить?

– Нет, я хочу вас вознаградить за труд.

Врач дрожащими руками взял золото и поднес поближе к очкам.

– Здесь написано – «Граф». Кто это?

– Это именное золото моей семьи. Граф – мой отец. Теперь оно будет принадлежать вашей семье. Запродав его, вы сможете купить машину или пустить деньги на другие цели.

Врач отвел глаза от золота, затем посмотрел на Павла и тихо спросил:

– А если он умрет?

– В этом не будет вашей вины. Вы должны сделать все возможное. Мне нужен результат.

– А вы ему кто?

Я немного помялась и произнесла:

– Жена.

– Тогда вам необходимо написать расписку, что вы просите меня сделать операцию в связи с безвыходной ситуацией. И что вы снимаете с меня ответственность в случае неблагоприятного исхода. Вся ответственность ложится на вас. Никаких претензий к медперсоналу.

– Я напишу все что угодно. Вы только начинайте, а то время идет.

Врач сунул золото в карман и направился в Сторону перевязочного кабинета.

– Что, оперировать будем? – побежала следом старушка.

– Будем, баб Тасья, будем.

– О Господи Исуси Христоси, – перекрестилась та и протянула мне чистый листок бумаги с ручкой.

Я села за стол и принялась писать. Павла раздели догола, положили на каталку и повезли по коридору. Опомнившись, я догнала каталку, подошла, наклонилась и поцеловала его в лоб.

– Сохрани его, Господи, – перекрестилась баба Тасья.

Время, проведенное в приемном покое, показалось мне целой вечностью.

Иногда я задавала себе вопрос: зачем мне все это надо? И не находила ответа.

Сколько просидела в одной и той же позе, не имею представления. Час, два, три – не знаю. Может, больше. Не выдержав, подбежала к комнате, куда увезли Павла, и дернула дверь. Она была закрыта. Тогда я села рядом с дверью, прямо на пол, обхватила руками голову и хотела заплакать. Но слез не было.

Наконец дверь открылась и показалась баба Тасья. Она опустилась рядом со мной, подложила мою голову к себе на колени и принялась гладить.

– Что? – Я вопросительно посмотрела ей в глаза.

– Живой твой соколик, живой, – улыбнулась та. – Наш Иван Григорич настоящий кудесник.

Я подпрыгнула, поцеловала бабу Тасью и захлопала в ладоши. Неожиданно кепка слетела с моей головы, волосы вылезли из резинки и упали на плечи. В эту минуту из комнаты вышел врач, снял колпак и стал вытирать пот со лба.

– Живой! – подмигнул он мне. – Крепкий.

Затем он посмотрел на мои волосы и грустно сказал:

– Где это тебя так угораздило?

– Это личное.

– Ой, детка, такая молодая, а седее меня. Господи Исуси Христоси, – запричитала баба Тасья.

– Видно, ты много пережила, – вздохнул врач. – Все в прошлом, главное – муж жив.

Мы вышли в приемный покой. Баба Тасья сварила кофе и разлила по кружкам. Я взяла написанную мною бумагу и разорвала на мелкие кусочки.

– Иван Григорич, ты мужик умный. Наверное, не в первый раз такие операции делаешь. Мне огласка не нужна, да и тебе тоже. Я тебя не видела, не знаю, да и ты меня тоже.

– Я все понял, дорогуша, как только тебя увидел. Через пару часов можешь забирать своего ненаглядного. Шприцы для уколов и лекарства я дам. Самое главное – это постельный режим. Лежать недели три, не меньше.

– Понятно, – задумчиво произнесла я.

– А ехать-то есть куда?

– В том-то и дело, что некуда.

– Решай, дорогуша. Мне нужно, чтобы к утру его здесь не было. Это село, пойми правильно и не обессудь. Слух пронесется, потом сплетен не оберешься.

Комиссии из города часто наведываются.

– Я понимаю.

– Иван Григории, пусть они немного в моем доме поживут, – вмешалась баба Тасья. – Как он оправится, так сразу и съедут. Я все равно в доме редко бываю, в основном в больнице живу. Машину в гараж загонят, никто и знать не будет. А ежели кто из сельчан поинтересуется, скажу, что молодую семью пустила.

Временные квартиранты.

– Смотри сама, баб Тасья.

Я достала бумажник, вытащила оттуда пятьсот долларов, разделила пополам и протянула обоим.

– Это за заботу.

– Господи Исуси Христоси, деньги-то какие шальные, – запричитала баба Тасья. – Что ж я с ними делать-то буду? На ямку себе отложу!