Куко́льня - Анна Маркина

И сказал, что освободится в пятнадцать часов. От растерянности назвал точное время окончания урока. Надо было сделать запас хотя бы в полчаса, чтобы не впутывать Юлю. Но он не сообразил. Потому что произошло то, чего он боялся.

Юля приходила позже него. Обычно он поджидал её в углу, у окна, за их столом, разложив материалы для занятий, и наслаждался медленным дневным ходом, наполненным тихой безмятежностью: шелестом книжных страниц, мягким шарканьем библиотекарш, световыми иглами, воткнутыми в заоконную листву, рассредоточенным чтением, в которое вкрадывались тёплые мысли, мешающие читать про древние цивилизации.

Но сегодня он как на зло задержался: рассеянно вышел из дома. Город смотрел враждебно. Набежали толстые тучи, свесившие серые животы с неба, поднялся тяжёлый ветер, который от подъезда дотолкал Зелёнкина до остановки, будто конвоир арестанта. И некуда было спрятаться от этого ветра, бушующего в городе и в душе его. И нельзя было не сесть в перегруженный автобус, в который уже начали влетать, как парашютисты, через открытые окна мелкие водяные капли. И нельзя было не прийти на встречу. Оказалось, что забыл пакет с учебниками. Пришлось выйти и вернуться, оплёванному небом, на целых две остановки. Второй автобус попал в пробку – часть дороги перекрыли из-за ремонта.

Юля уже ждала.

Рядом со столом Зелёнкин заметил неряшливо брошенные босоножки со стразами и высокими каблуками. Прокатился взглядом по плечам, объятым голубой материей, и съехал ниже, по бёдрам (она сидела закинув ногу на ногу) к тонким щиколоткам. Волосы её были перепутаны, мокрые от дождя, с тонких концов соскальзывали капли. И вся она была мягкая смута, лёгкое волнение.

Юля спрыгнула с подоконника, откуда через окно под неодобрительными взглядами библиотекарш наблюдала за битвой дождя и листьев. И Зелёнкин растерялся ещё больше.

Он собирался всё отменить, прогнать её немедленно, чтобы она не встретилась с носителем голоса, имя которого провалилось в памяти, как бусина – в небольшую дыру, и каталось теперь где-то внутри, но никак нельзя было его извлечь наружу.

– Николай Иванович, салют! – звонко поздоровалась она.

Поскольку объяснения давались ему туго и он не обладал умением заворачивать суть разговора в хрусткие листы обходительности, он сразу оборвал:

– Сегодня урока не будет.

– Что-то случилось?

Рассказать о том, что, видимо, предстоит недоброе, он не мог, поэтому, серебрясь чешуёй лжи, как запутавшийся в сетях карасик, ответил:

– У меня важная встреча. Давай перенесём. На завтра. Сейчас не могу.

Юля посмотрела на него отстранённо:

– Вы уходите?

Он замешкался. До трёх часов оставалось сорок минут. Если скажет «да», она может предложить пойти вместе.

– Нет… Я… Мне надо взять одну книгу, подготовиться.

– А-а-а-а… – она пожала плечами. – Я тогда просто тут посижу, хорошо? Не буду мешать. Сама позанимаюсь, раз уж приехала. Дома всё равно делать нечего, и работы нет сейчас, и ливень.

И, не дождавшись ответа, она перетащила свои тетради на соседний стол, подхватила босоножки с блестящими камешками и поставила их на край, носами ко входу, будто они несли дозор в её крепости. Открыла новую тему и стала переписывать лексику из словарика с заголовком: «В магазине».

Николай Иванович растерянно попросил на административной стойке «Записки о Галльской войне», которые и так знал наизусть, просто чтобы взять хоть что-то. Когда он вернулся, Юля подалась корпусом вперёд и полушёпотом, будто передавала секретные сведения, указала на своих стражников:

– These аге shoes[4].

Зелёнкин сел за стол. Посмотрел на часы. Оставалось десять минут. Обернулся к Юле:

– Может быть, уйдёшь?

– Вы что, меня прогоняете?

– Да не прогоняю я, – сказал он и уткнулся в книгу.

За набожными галлами, жертвоприношениями друидов и звонкими войнами не разглядеть: спрятано на глубине под чёрной землёй закопано от себя долой и от глаз чужих под ногами высокого племени крапивы поселившейся у холма и качающей тёмно-зелёное горе всё возвратим© вылезет из норы хищным лисёнком напуганная осень развернётся пять раз вокруг годовой оси когда засыпало всё прелой листовой и по коричневеющему покрову бродил сладковатый запах разложения когда электрички стучали в такт прыгавшему от восторга сердцу и в одной из них спали грязные путешественники заняв сиденья и несли по вагонам носки раскраски и деревянные массажёры а в рюкзаке на семьдесят литров было драгоценное и запретное но никто не замечал не ведал потому что стремились по делам своим покупали питомцам противоблошиные капли отводили капризных детей в садик и старались сварить манку без комков но не получалось и зашпаклёвывали трещину в углу что раздалась из-за просадки дома но она не стягивалась а только ширилась и держались за руки влюблённые так будто никогда не отпустят будто клеем рыжего света сцеплены как вагоны но на ближайшей остановке кто-то тянул стоп-кран и разрывали руки и выходили на брошенную в лесах платформу оказываясь посреди плотного ужаса отдалённости ещё сидели молча уронив взгляды на мыски ботинок потому что всё уже обговорили за последние одиннадцать лет а не высказали только гулкое раздражение ведь постоянно терялись перчатки в доме и один больше работал а другой больше плакал и прочее что не хотелось уже обсуждать чтобы сохранить покой перемирия бережное притворство и курили в тамбуре мешая пошлые колкости с дешёвыми коктейлями и несколько раз присматривались к рюкзаку и к непроглаженному общему виду и даже скорее всего отпустили одну из мерзопакостных шуток по адресу но потом отвлеклись на песню а Леночка тоже её знала и часто пела её с другими уходи и дверь закрой хотя мала и слишком нежна была для хлопанья дверями но такое промозглое коричневое время стоит на земле что дети схватывают всё на лету по пути к дому дежурила прислуга фонарей по-лебединому клонившая длинные шеи в ларьках перехватывали шоколадки пиво и краснеющий юноша спрашивал презервативы пока его девушка ждала на улице плащ был слишком лёгок для осеннего ношения и холод словно топор так примеривался к незакрытой шее будто хотел снести голову с плеч но сердцу было тепло Леночка была рядом тонкая соломка волосиков и маленькие пытливые ручки и бесконечные вопросы нет больше никого кто бы с такой скоростью стремился постичь и присвоить потухающий огонь осеннего мира куда мы идём что такое баклуши где будет ночевать электричка а долго ещё идти а купишь мне мармеладных червячков а сколько там ещё девочек а как их зовут ты почему кстати не покупал билетик ты не боишься контролёров а кого ты боишься а я много чего боюсь темноты и пауков и быть одной как