Анна и Сергей Литвиновы - Мадонна без младенца

Взглянула уничижительно, саркастически добавила:

– Ладно бы с кем-то достойным мне изменял…

Игорь не стал думать, откуда жена узнала. Хладнокровно молвил:

– Please, go on![2]

И жена с удовольствием продолжила:

– Даже обидно за тебя, ей-богу! Ребенка она ждет, а ты и уши развесил! Да у тебя – естественным путем! – детей и близко быть не может! Анализы свои видел? Сперма – вообще мертвая! Скажи спасибо Милене, что единственный твой сперматозоид выловила, вынянчила!

Не ожидал Игорь, что жену настолько ранит весть о его измене. Он-то думал, что Вера давно уже догадывается (или знает). Просто умная женщина молчит.

– Вера, – примирительно начал он.

Но супругу – всегда выдержанную, расчетливую, хладнокровную – сегодня просто как подменили. Изменилась в лице, залепила ему со всего размаху пощечину. И горько зарыдала.

Сквозь слезы (Игорю показалось, несколько более театральные, чем соответствует моменту) выдавила:

– Я-то тебя порадовать хотела. Сегодня Алинке сделали УЗИ, сообщили: мы девочку ждем! Твою дочку!

«А вот у Леси, – мелькнуло у него, – наверняка будет сын».

Вера же никак не могла успокоиться. Перестала рыдать, истерично выкрикнула:

– Ненавижу тебя, предатель! Собирай свои манатки – и прочь из дома. Езжай к своей прошмандовке! Расти чужого ребенка!

М-да, не зря, наверно, ходит жена в театральную студию. Настолько хорошо играет, что никогда и в голову не придет, что у несчастной женщины рыльце в пушку. Он себя прямо виноватым почувствовал.

Перебить, что ли, Веркиного туза собственным козырем? Нет, прежде дождемся, как она все свои карты выложит.

Игорь молча прошел в гостиную. Уселся в любимое кресло, включил телевизор.

Жена фурией ворвалась следом, схватила пульт, шваркнула о стену. Заорала:

– Я сказала тебе: убирайся!

– Это мой дом, и я отсюда никуда не пойду, – спокойно ответствовал Игорь.

– Куда ты денешься, – недобро усмехнулась Вера. – Сам не уйдешь – приставы выведут.

– Вот даже как? – Он иронически поднял бровь.

И от его безмятежного, непринужденного тона супруга снова взорвалась:

– Негодяй! Сволочь!!!

Будь им по двадцать пять, в сей момент следовало бы закрыть ей рот поцелуем, преодолеть сопротивление, сорвать одежду, повалить на ковер…

Но сейчас он лишь пожал плечами:

– Выйди из комнаты. И дай мне спокойно посмотреть телевизор.

Вера захлопала глазами. Она явно ожидала, что ссора пойдет совершенно по другому сценарию. И сейчас, когда блудный муж не пожелал оправдываться, растерялась.

Впрочем, молчала она недолго. Спустя секунду продолжила свою обвинительную речь.

Игорь слушал вполуха, на богатые эпитеты и вовсе не обращал внимания. Но вот Верочкины заявления, что «пустит его по миру», «отомстит-не простит» – без внимания не оставил. И заявочка про то, что «долбанутый ты, как и твоя мамаша», ему чрезвычайно не понравилась. Мамаша (тут Верка права) давно с запущенным Альцгеймером в швейцарском пансионе, но прежде супруга и близко не позволяла себе подобных речей.

И если за любовника Игорь записал ей штрафное очко, то нынешнее нарушение явно тянуло на удаление.

Плюс очень уж не к лицу ярость отнюдь не юной женщине. Он с отвращением смотрел на трясущийся в гневе подбородок.

А по окончании первого периода – двадцати минут непрерывного ора и обвинений – встал. Отодвинул опостылевшую жену. И вышел из дома.

Решено окончательно. Развод.

Надо только придумать, как избавиться от Веркиного ребенка. Сколько там ему сейчас? Около пятнадцати недель? Сделать аборт еще можно успеть.

Аля пребывала в отвратительнейшем настроении.

Сегодня после работы она была на УЗИ. Милена Михайловна, широко улыбаясь, обрадовала:

– О, наконец стало видно! У вас будет девочка!

У Веры – конечно же, та присутствовала – слезы потекли от счастья. Аля же едва не выла от тоски.

Милена – звериное у докторицы чутье! – взглянула настороженно. Когда дамы вышли из кабинета, попрощалась с Верой. Аллу же попросила остаться. Поила чаем, в очередной раз втолковывала общеизвестные истины. Что нельзя слишком привязываться к ребенку, он ей чужой, и опять, и снова…

Аля постаралась убедить врача, что не испытывает к малышке (дочечке!) никаких чувств. Про себя же горько думала: день, когда девочку у нее отберут, станет самым черным днем в ее жизни.

А когда вышла из клиники, ноги – сами! – повели ее в магазин детских товаров.

Убеждала себя: ей просто любопытно посмотреть – изменилось ли что-нибудь за те годы, что прошли с рождения Насти? Но увидела все эти крошечные комбинезончики, чепчики, пинетки, кружевные одеяла, красочные пустышки – и завязла в отделе новорожденных окончательно. Перебирала вещички, пробовала ткань на ощупь.

Подошла продавщица, заворковала заботливо:

– Кого ждем, мальчика, девочку?

И – Аля сама не поняла, как вырвалось – ответила:

– Дочку.

– О, тогда вам очень, очень повезло! – горячо заговорила магазинная дама. – Это мальчикам что-то интересное подобрать сложно, а для маленьких принцесс сейчас просто раздолье. Как вам, например, вот это платье на выписку?

И протянула отороченный белыми кружевами наряд.

Аля осторожно взяла крошечное произведение искусства. Нежная ткань, аккуратная строчка. Правильно, никаких ползунков, их время давно ушло. Девочка – по крайней мере, в торжественный день выписки из роддома – должна выглядеть эффектно.

И она, даже не взглянув на ценник, ляпнула:

– Я возьму.

«Что я делаю?! – мелькнула отчаянная мысль. – Какое платье на выписку? Я девочку – после ее рождения! – даже не увижу! В контракте специально оговорено: не требовать показать ребенка, не пытаться приложить его к груди. И забирать ее из роддома будем не мы с Васей, а Вера и Игорь!»

И до того вдруг дико стало от мысли, что они вместе с крошечным существом внутри целых девять месяцев будут едины, а потом – расстанутся навсегда.

Аля смахнула непрошеную слезу. Продавщица по-своему истолковала ее смятение, уверенно молвила:

– Да предрассудок это, что нельзя одежду заранее покупать. Бабкины глупости! Только представьте, какой ерунды вам муж накупит, если до родов отложить! Пойдемте лучше, покажу вам туфельки. Идеально к платьицу подойдут.

И Алла – будто под гипнозом – взяла и туфельки. Крошечного, с треть ее ладошки, размера.

Пулей вылетела из магазина, по лицу текли слезы. И тщетно пыталась себя убедить, что не имеет к маленькой принцессе ни малейшего отношения. Эта малышка – ее! Даже шальная мысль мелькнула: уговорить Васю, схватить в охапку дочку, отдать квартиру кредиторам – пусть подавятся! – и махнуть прочь из России. Куда-нибудь к теплым морям. Навсегда. И гулять вечерами по набережной с обеими ее девочками.