Мария Ветрова - Верни мне любовь. Журналистка

Отчего-то эта мысль принесла мне облегчение. Скорее всего — из-за обретенного чувства свободы, благодаря сознанию правильности моего поступка. На свете есть вещи, переступать которые нормальный человек не должен хотя бы потому, чтобы не перестать быть нормальным.

Об этом я думала, глядя вслед машине Грига до тех пор, пока она не смешалась с общим потоком транспорта, медлительной лавиной плывущего по кольцу в сторону центра, и не исчезла из моего поля зрения. Боль от того, что я при этом потеряла, даже не сумев обрести, успела притупиться: любовь, какой бы страстной и глубокой она ни была, отступает под ударами «бессмертной пошлости людской», как выразился классик. А я этот удар получила. И твердо знала, что мне следует делать дальше… Конечно, я собиралась немедленно, придя домой, звонить Милке. Я понимала, что разговор будет ужасный, что он вообще не телефонный, но, невольно испытывая чувство вины перед подругой, не надеялась на приглашение в гости. Еще я молила Бога, чтобы моей проницательной тетушки, умевшей читать по лицу как по открытой книге, не было дома. И Бог меня, как ни странно, услышал: вместо Лилии Серафимовны я, едва войдя в прихожую, обнаружила на подзеркальнике записку: тетя, к моему громадному облегчению, собиралась переночевать сегодня у подруги.

Сочтя это добрым знаком, я тут же бросилась к телефону и начала дрожащими пальцами набирать Милкин номер. Мне удалось сделать это со второй попытки. Длинные гудки следовали один за другим, и каждый из них усугублял мое разочарование: Людмилы явно не было дома.

Насчитав их, наверное, не менее двадцати, я обреченно вздохнула, собираясь вернуть трубку на место, когда по ту сторону провода задыхающийся Милкин голос сдавленно выкрикнул:

— Да?

Людмила явно неслась к телефону со всех ног через всю свою «студию», — очевидно, звонки застали ее на входе, если и вовсе не за дверью.

— Милка! — От радости я едва не заревела. — Ты куда делась?!

— Господи, ты! — В ее голосе звучало столь явное разочарование, что моя радость испарилась одномоментно. — Что-нибудь срочное?

Она просто исходила нетерпением.

— Мне срочно нужно с тобой поговорить…

— Личное или какой-нибудь обвал в конторе?

— Личное…

— Тогда подождет! — вынесла она свой вердикт. И, не выдержав, продолжила почти скороговоркой: — Маришка, не сердись, но я… Словом, у меня тоже личное!

Мое сердце обмерло… А чего я, собственно говоря, ждала? Что такой человек, как Григорий, будет переживать из-за какой-то там соплюшки, случайно мелькнувшей в его насыщенной жизни?.. Разумеется, вечер, который эта ничтожная нахалка попыталась испортить своей неявкой на свидание, не должен пропасть зря! И с кем еще разделить грядущий уик-энд, как не с бывшей любовницей?..

Оглушенная этими соображениями, я не сразу включилась в смысл Милкиных слов, которыми она уже сыпала как горохом из продырявленного мешка.

— Клянусь, в понедельник расскажу все… Ой, Марин, какого я мужика отхватила — тебе не снилось!..

Милка издала звуки, имитирующие сочные поцелуи.

— Мужика? — растерянно переспросила я.

— Ну не бабу же! — хихикнула она. — Представляешь, он же гений, а по жизни его друзья Волькой кличут… А темперамент!.. Дорогая подруженька, чует мое сердце — это судьба: я ведь собиралась на интервью с ним тебя прихватить, а ты как сквозь землю провалилась! Представляешь, если бы он вместо меня на тебя запал?

И она искренне, от всей души расхохоталась.

— Постой! — я наконец постигла смысл ее многочисленных междометий. — Ты что, имеешь в виду Г-го? Кинорежиссера?..

— А кого же еще-то, дурочка ты моя несообразительная?! — продолжала веселиться Милка.

— А… А как же Григ?

— Григ?.. О боже, Григ… Сравнила! Да Володечка не то что какого-то там Грига — собственное имя в пять минут позабыть заставит, он гений, гений во всем!.. Так что, если в понедельник меня не будет, ври в конторе что хочешь… Маришка, все! Я забежала на секунду — переодеться и взять вещички, мы едем к нему на дачу, пока!..

— Стой! — почти басом заорала я. — Григ вернулся из командировки, что ему сказать, если ты не придешь?..

— Скажи, что я заболела и умерла! От поноса!..

И телефон разразился гулкими, как барабанная дробь, гудками.

У меня заболела голова, сразу, едва я вернула трубку на рычаг. Раньше, в подростковом возрасте, мигрени не были для меня редкостью, и во взрослую жизнь я прихватила из той поры страх перед головной болью. Инстинктивно я кинулась на балкон, зная, что свежий воздух частенько останавливает подобные приступы на старте.

Наш с тетушкой дом находился недалеко от центра, но в тихом и малолюдном переулке, не страдавшем от транспортной перегрузки. И воздух здесь был действительно относительно свежим.

Стоял поздний вечер, для октября на удивление теплый, как вся та далекая, затянувшаяся осень. Я невольно залюбовалась гигантскими тополями на другой стороне переулка, доходившими почти до пятого этажа высоких «сталинок», силуэты которых четко прорисовывались на фоне темнозолотого вечернего неба. Как все провинциалы, я полюбила Москву сразу и навсегда, той особой, окутанной романтическим флером любовью, которая недоступна урожденным столичным жителям. Любовью, которая когда-то, на одном из самых высоких своих порывов, подарила ей провинциала Гиляровского…

В тот момент, когда внизу, прямехонько под моим балконом, раздался совершенно неуместный в это время и в этом месте автомобильный гудок, я не думала ни о Милке, ни о Григе, ни о прошлом, ни о будущем, вообще не думала ни о чем, тихо радуясь тому, что боль отступила, любуясь последними отблесками заката в золотом московском небе. Не знаю, как это происходит у других, но у меня переизбыток эмоций, если он превысил некую критическую массу, приводит к такому вот нулевому состоянию — безмыслия и бесчувствия. Словно избыточные эмоции нейтрализуют друг друга, как соль и щелочь, слитые в одну пробирку.

Услышав какой-то особо нетерпеливый, короткий, как позывные азбуки Морзе, автомобильный сигнал, я поморщилась и глянула вниз.

Чуть левее нашего балкона стоял в точности такой же темно-зеленый «опель», как у Грига, со слегка приоткрытой водительской дверцей. Помню, мне даже стало смешно: надо же было машине именно этой марки и именно этого цвета заехать за кем-то из жильцов нашего дома? Прямо рок какой-то, не позволяющий и на несколько минут отвлечься от ужасных событий сегодняшнего дня…

Потом дверца резко распахнулась, владелец «опеля» вылез наружу, выпрямился, поднял голову — и горький смешок застрял в моем горле…