Никого не жаль - Марина Крамер

не оставалось бы времени на придирки ко мне, – думал он, рассматривая тонкую трещину на потолке. – А так она пытается проявлять заботу, в которой я не всегда нуждаюсь, и обижается, стоит об этом сказать. Слишком много свободного времени, в этом дело».

Мысли снова свернули к завтрашним похоронам.

В принципе Захар мог туда и не ходить – он действительно видел Анастасию Ромашкину только пару раз, был едва знаком с ней, так что никаких правил приличия не нарушит своим отсутствием на ее похоронах. Но что-то подсказывало – лучше сходить. В конце концов, чтобы избавиться от страхов, стоит взглянуть им в лицо, а не убегать трусливо. Все, что должно произойти, непременно произойдет, так устроен мир.

Остаток дня Захар скоротал за чтением книги, которая так взбудоражила его вчера.

С каждой страницей в нем крепла уверенность в собственной правоте – издавать ее было нельзя, там разве что настоящих имен не хватало, но любой, мало-мальски осведомленный об этой истории, мгновенно сообразит, кто есть кто.

Оставалось надеяться только на то, что до нужного города эта книга дойдет в таком мизерном количестве, что останется просто незамеченной.

Однако в том, что этого не произойдет, Захар убедился, спустившись в ресторан, чтобы поужинать.

Вынув из стойки для газет какую-то первую попавшуюся, он тут же увидел лицо Анастасии Ромашкиной и анонс «Охоты на лебедей» – последней книги автора, вышедшей буквально за две недели до ее гибели.

«Твою налево… – подумал Захар, комкая газету. – Ну вот к чему все эти анонсы? Осталось только налепить мишень на лоб – мне, разумеется. Может, бросить все к черту и уехать? Да вообще уехать из страны, как в свое время сделала Стаська? У меня теперь достаточно денег для этого. Плюнуть на все, купить небольшой домик где-нибудь на побережье… спокойно жить, время от времени писать какие-нибудь очерки… и к черту всю эту политику и прочие страсти».

Мысль казалась соблазнительной, но внутри себя Захар твердо знал, что никогда не сможет жить где-то в другом месте. Бросить сестру, немолодых уже родителей? Нет, он не мог с ними так поступить, они все рассчитывают на него. Значит, нужно придумать, как выкрутиться.

«А может, я преувеличиваю и Тимофей прав? В самом деле, кто всерьез воспринимает то, что написано в художественных книгах? Мало ли, какая фантазия у автора, мало ли, что можно придумать, как вывернуть, какие сюжетные линии прописать? А я во всем вижу подвох, опасность. Может быть, зря? Или все дело в том, что я прекрасно понимаю, о чем речь в большинстве этих романов? И знаю, что все это – не выдумка, а чистейшая правда, пусть и поданная в таком вот виде – как увлекательное криминальное чтиво?»

Он не почувствовал вкуса заказанного ростбифа, даже бокал вина не помог расслабиться.

«Может, нужно было прогуляться перед ужином? Я весь день провел в помещении, нервы шалят…»

Но, бросив взгляд в большие окна холла, Захар понял, что ни за какие сокровища сейчас не оказался бы на улице – там шел мокрый снег. Поэтому вариант с теплой постелью, просмотром телепередач и чтением новостей показался самым привлекательным.

Настя никак не могла понять, откуда исходит этот противный звук – как будто сидишь в кабинете зубного врача.

Она с трудом разлепила веки и попыталась сесть. На улице было еще темно, и по-прежнему шел мокрый снег. Звук же исходил от телефона, и это не предвещало ничего хорошего в столь ранний час. Номер на экране оказался незнакомым, и Настя пару секунд раздумывала, стоит ли отвечать, но потом все же нажала кнопку ответа:

– Слушаю.

– Доброе утро, – сказал мужской голос. – С кем я разговариваю?

Настя разозлилась:

– Вы в своем уме?!

– Извините, начал не с того. Оперуполномоченный старший лейтенант Сайков. С кем я разговариваю?

– Лаврова Анастасия Евгеньевна. По какому вопросу вы звоните?

– Ваш номер значится среди последних в телефоне Регины Валовой. Знаете такую?

– Да, мы знакомы. Она редактор издательства «Букмейт», мы встречались два раза по поводу интервью, – не успев подумать, что врет полицейскому, сказала Настя. – А в чем дело?

– Дело в том, что ее обнаружили мертвой в собственной квартире.

Настя почувствовала, как стало ватным все тело, а трубка вот-вот вывалится из руки.

Она прижала телефон плечом, привалилась к спинке кровати:

– Погодите… как это? Мы ведь с ней вечером встречались…

– Где и во сколько?

– В кафе «Виссарион» в семь часов. Мы очень долго там пробыли, вышли около половины двенадцатого, кажется.

– Она говорила, куда поедет?

– Конечно – домой. У нее ведь неходячий дедушка на попечении…

– Был, – как-то машинально поправил ее полицейский.

– В… каком смысле?

– В прямом. Он тоже мертв.

– Господи… а что произошло?

– Сосед пошел гулять с собакой, увидел, что дверь приоткрыта, вызвал полицию. Два трупа – пожилой мужчина в маленькой комнате и женщина в кухне.

– Почему… в кухне? – не понимая зачем, спросила Настя севшим голосом.

– Была привязана к стулу. Похоже, ее не сразу убили, пытались что-то узнать.

Настя закрыла глаза, чувствуя, как подкатила тошнота.

– Вы не могли бы подъехать сегодня ко мне часиков в двенадцать? – спросил полицейский. – Я вас быстренько под протокол опрошу.

Ехать в Митино совершенно не хотелось, вообще не хотелось покидать номер, к тому же сегодня похороны Ромашкиной, и Настя собиралась туда, хоть и не очень понимала зачем.

– Я не могу сегодня… днем назначена встреча, не знаю, затянется ли…

– Тогда можем встретиться вечером. Где вам будет удобно?

– Я живу в гостинице, если вас не затруднит подъехать…

– Хорошо, говорите, где и во сколько.

Назвав адрес гостиницы и назначив время встречи на семь, Настя положила, вернее, уронила трубку на кровать и, схватив подушку, уткнулась в нее лицом, чтобы не напугать своим плачем соседей. Это почему-то оказалось так ужасно – узнать, что человек, с которым ты провела вчерашний вечер, утром был уже мертв, да еще и умер мучительной смертью…

«Мне только полиции не хватало. Может, бросить все и улететь домой? К черту похороны эти… и все вообще к черту».

И она бы так и сделала, если бы случайно не увидела блокнот, в котором стояли три жирных знака вопроса как раз напротив фамилии Ромашкиной.

«А что, если Регина пострадала из-за того, что поговорила со мной? Что, если она сказала то, чего не должна была? – подумала Настя, беря блокнот и глядя на вызывающие вопросительные знаки. – И дело как раз в какой-то информации… и если я пойму в какой, то убийцу найдут?»