Энн Стюарт - Повелитель тьмы

Саймон повернулся и с любопытством посмотрел на Элис своими янтарными глазами.

— Вот как? — сказал он.

Элис, не задумываясь, выпалила:

— Вы отравили меня.

— Но как я мог заранее знать, что вы придете ко мне? Отраву нужно было приготовить.

— А как вы обо всем узнаете? — сердито ответила Элис. — На то вы и заключили договор с дьяволом.

— Я не заключал договора с дьяволом, — коротко хохотнул Саймон.

— Люди говорят иначе.

— Больше слушайте, что болтают другие, леди Элис. И не такое еще услышите.

— Кого же мне в таком случае слушать? Вас, может быть?

— А разве жена не должна слушать своего мужа? Делать все, что он ни прикажет?

Что и говорить, это был сильный удар. К тому же у Элис совершенно не было времени на то, чтобы придумать достойный ответ. О том, что такое послушание, она имела представление — не зря же они с Клер большую часть своей жизни провели в монастыре. Правда, послушание, как его трактовали сестры-монахини, было связано либо с прилежной учебой, либо, что по большей части относилось к Клер, к укрощению своего упрямства.

Что же касается послушания женщины в семейной жизни, то здесь представления Элис становились весьма размытыми.

— Да. Полагаю, что это так, — медленно проговорила Элис.

Саймон тем временем каким-то колдовским манером успел приблизиться почти вплотную к Элис и теперь нависал над нею, словно башня.

— Это так, но это вам не по вкусу, — заключил он.

— Неважно. Таков закон, — сказала Элис.

Сейчас ей хотелось только одного — отодвинуться подальше от Саймона. Что же касается будущей жизни, то Элис надеялась, что она пойдет по накатанной колее, по всем законам и правилам, освященным веками.

— Но жизнь полна неожиданностей, — раздался голос Саймона, — ей закон не писан. Вот вы, например. Кто знает, может быть, вы завтра отравите меня и сбежите куда-нибудь. К цыганам, например.

— Это в духе Клер — сбежать к цыганам, — неожиданно рассмеялась Элис. — В моем характере — страдать и молча ждать, что вас поразит чума. К тому же я терпеть не могу лошадей, а у цыган они всегда есть.

— Хочу сразу предупредить: чума мне не страшна, на это можете не рассчитывать, леди Элис. — Саймон по-прежнему стоял рядом, закутанный в черный плащ с серебряным шитьем. От его фигуры веяло жаром и силой. — Да и яд меня возьмет далеко не всякий. Кстати, почему вы не любите лошадей?

«Солгать? Не солгать? Лгунья из меня никакая», — пронеслось в голове Элис, и она решила отвечать как есть:

— Я их боюсь.

— Почему?

— В детстве они напугали меня до полусмерти. Не помню точно, как это было, помню только грохот копыт со всех сторон и тяжелый лошадиный храп. Мне было тогда всего четыре года, но тот день я никогда не забуду.

— Четыре года? Но ведь именно в этом возрасте вас отняли от матери, если я не ошибаюсь?

Элис невольно вспомнила, как чьи-то жесткие руки грубо отрывают ее от матери, а вокруг грохочут копыта и беснуются взмыленные, разгоряченные лошади.

— Вы знаете обо мне гораздо больше, чем я могла предполагать, милорд, — сказала Элис, тщательно следя за тем, чтобы ее голос не дрожал. — Не могу представить, почему вам так интересно мое прошлое.

Подумать только, шестнадцать лет она старательно готовилась к тихой, спокойной жизни, и вот всего за несколько дней все полетело кувырком!

— Знание дает силу и власть, а я всегда стремился к тому, чтобы обладать и тем и другим.

Низкий голос Саймона звучал негромко, и его бархатные волны, казалось, пронизывают тело Элис насквозь, омывая его теплом и заставляя все внутри дрожать и сжиматься.

Она подняла глаза, встретилась взглядом с Саймоном и негромко заметила:

— А я всегда стремилась к тому, чтобы меня не заставляли вспоминать.

И тут он коснулся ее. Разумеется, не искалеченной рукой, которую прятал в складках плаща, а здоровой. Саймон погладил Элис по щеке кончиками пальцев. Элис застыла — сначала от ужаса, а потом — от невыразимого ощущения, которое она испытала от прикосновения этих сильных, длинных, красивых и чутких пальцев.

«Какая у него замечательная рука!» — невольно подумалось ей.

— Вы скоро станете моей женой, — мягко сказал Саймон. — А у жены от мужа не бывает тайн.

— Совсем? — растерянно спросила Элис. Саймон кивнул головой и ответил с улыбкой:

— Совсем, леди Элис. Совсем.

Глава 6

Сэр Томас де Реймер еще раз взглянул на свою руку. Ранка была маленькая, едва заметная. Он и внимания на нее не обратил бы, но ведь это была ранка, полученная от нее! Это ее острые зубки оставили след на его руке!

При воспоминании о Клер сэра Томаса снова бросило в жар.

Да, гореть его душе, и не в таком огне, а в адском, за те мысли, что роились в голове у бедного рыцаря. А что сказали бы Ричард и его придворный колдун, которые всегда считали себя знатоками человеческой природы? Они знали Томаса как человека холодного, привыкшего к одиночеству, но и у него оказались глаза, способные видеть красоту, и сердце, способное ее чувствовать. Три года он ненавидел женщин — всех без исключения, начиная со своей распутной жены. И вдруг все так неожиданно изменилось в нем. Просто удивительно!

«Чем выше ставка, тем жарче схватка, — размышлял он, широко шагая вверх по ступеням. — А разве может быть ставка выше, чем бессмертная человеческая душа?»

Мог ли он подумать о том, что когда-нибудь снова окажется во власти красоты, что вновь поддастся женским чарам?

До той поры, когда он повстречал на своем пути Гвинет из Лонгмеда, Томас был человеком простым, открытым и целеустремленным. Внимательным и послушным сыном, верным рыцарем и слугой своего господина. Страсть, которую он испытывал к Гвинет, пугала его; ее предательство стало для Томаса тяжелейшим ударом. После ухода жены он попытался посвятить свою жизнь служению богу и лорду Ричарду. Казалось, ему удалось вернуть себе утраченный душевный покой, и вот…

И вот на его пути повстречалась новая искусительница, чтобы сбить его с пути истинного.

Он сможет спасти свою бессмертную душу только при одном условии: если заставит Клер возненавидеть его. В том, что это ему удастся, сэр Томас почти не сомневался. Все-таки он был по меньшей мере на десять лет старше и опытнее, он прошел хорошую школу жизни. Это даже хорошо, что Клер такая вспыльчивая и упрямая, обвести ее вокруг пальца, разозлить — не составит большого труда. Главное — не позволить ей догадаться, что на самом деле творится на душе приставленного к ней рыцаря, не высказать неосторожным словом или взглядом свои дерзкие и грешные мысли. Не дать ей понять, как волнуют его маленькие, высокие грудки, туго натягивающие зеленую ткань ее платья; ее мерцающие глаза, глядящие то недоверчиво, то упрямо, то с улыбкой — но всегда так искренне, так открыто… И эти губы — сочные, полные, алые, коснувшиеся однажды его руки. Правда, не для того, чтобы поцеловать ее, но для того, чтобы открыть дорогу острым белым зубкам, вонзившимся в нее.