Элизабет Адлер - До встречи в Венеции

Пока Лили все это рассказывала, швейцарец украдкой посматривал на снимок, и, хотя лицо его оставалось по-прежнему бесстрастным, Лили поняла, что он заинтересовался жемчужиной.

— Через двадцать лет, — продолжила она, — мятежные солдаты ворвались в гробницу Цыси и разграбили усыпальницу. Они содрали с тела покойной императрицы богатые одежды, сорвали корону и выбросили оскверненные останки из склепа. А изо рта умершей мародеры похитили редчайшую, красивейшую жемчужину, — невозмутимо продолжала Лили. — Мерцающую, как свет луны, и мертвенно-холодную, как сама смерть.

Швейцарец не сводил глаз с фотографии.

— Да, — тихо сказала Лили, — это та самая жемчужина. Все драгоценности императрицы исчезли без следа. Однако лет шестьдесят назад на черном рынке появилось ожерелье с изумрудами и рубинами, бриллиантами и нефритом — все это были камни из гробницы Цыси. Стоит ли говорить, что самым ценным в ожерелье была та самая жемчужина.

Ее собеседник на миг затаил дыхание.

— Вы хотите сказать, что ожерелье находится у вас? — вымолвил он наконец.

— Я всего лишь знаю, как его достать. Разумеется, это очень дорогая вещь. Да и может ли быть иначе? Мне кажется, многие мужчины будут рады заполучить жемчужину, лежавшую во рту той, кого называли когда-то любимейшей наложницей императора. Думаю, это придает раритету особую пикантность. — Лили улыбнулась. — Уверена, мы сумеем договориться.

В это же время за десять тысяч километров от Шанхая, в Париже, Прешес Рафферти сидела в уютном кафе на улице де Бюси. День был субботний, но с утра зарядил дождь, и редкие прохожие, укрывшись зонтиками, пробегали мимо, не задерживаясь у рыночных прилавков, на которых громоздились горы фруктов, овощей, сыров. Дождливый день не располагал к торговле.

Допив кофе, Преш помахала рукой официанту и пошла к выходу. За столиком под навесом, несмотря на сырость и дождь, сидела парочка влюбленных — судя по всему, туристы. Они обнимались, и Преш им даже позавидовала. Интересно, почему некоторым так везет? — подумала она. Может быть, чтобы влюбиться, достаточно просто вдохнуть растворенные в воздухе флюиды счастья — и тогда одиночество тебе уже не грозит? Но какие бы флюиды ни витали в воздухе, Прешес они почему-то всегда обходили стороной.

Задержавшись у стойки с кондитерскими изделиями, чтобы купить наполеон, она торопливо пошла под дождем к старинному дому на улице Жакоб. Там, на втором этаже, прямо над антикварным магазином, была ее квартира.

Преш торговала антиквариатом уже пятнадцать лет, но почему-то каждый раз, глядя на размашистую позолоченную надпись «Антикварная лавка Рафферти», она испытывала приятное волнение. Воображая себя покупателем, она помедлила перед витриной и заглянула через стекло в торговый зал. Мягкий свет алебастровых светильников окутывал теплым сиянием изящные вещицы: вот мраморная голова мальчика, а вот этрусская ваза, а чуть поодаль — стройная Афродита с протянутой вперед нежной рукой.

Рядом со входом в магазин были деревянные двустворчатые ворота, ведущие в крошечный внутренний дворик с единственным деревцем — павлонией с пышными сиреневыми цветами. Артур Хеннесси, дед Преш, во время войны сражался в рядах армии союзников. Попав в Париж, он буквально влюбился в этот город и задешево купил этот дом. На первом этаже дед открыл антикварную лавку — после войны на рынке появилось множество старинных вещей из Италии и Балканских стран.

В шесть лет Преш осталась сиротой: ее родители погибли в авиакатастрофе. Дед к тому времени уже овдовел, поэтому воспитанием девочки занялась тетя Гризельда, графиня фон Хоффенберг, блестящая светская дама. Тетя Гризельда наняла для племянницы французскую гувернантку, и Преш стала сопровождать тетю во всех дальних поездках. Графиня много разъезжала по свету, нигде не задерживаясь подолгу: из родового замка графиня переезжала то в Нью-Йорк, где снимала апартаменты в отеле «Карлайл», то снова в Европу, останавливаясь в парижском отеле «Риц». Преш обожала тетю Гризельду, но и деда не забывала. Когда Преш подросла, ее отправили учиться в Бостон, а на каникулы она приезжала к деду в Париж. Тогда-то он и начал понемногу посвящать ее в тонкости антикварного ремесла. В конце концов дед завещал внучке этот дом и магазин.

Через пару месяцев после его смерти Преш стала входить в курс дела и поняла, что бизнес поставлен из рук вон плохо: очевидно, в старости дед утратил деловую хватку. Запас антикварных ценностей оказался невелик. Но постепенно, благодаря упорству и настойчивости, Преш наладила торговлю. Хотя она не сколотила состояния, но на жизнь хватало, а кроме того, ее не покидала надежда на лучшее будущее.

Между тем годы шли, и в один прекрасный день Преш задумалась вот о чем: ей уже тридцать восемь лет, а личная жизнь ее почему-то никак не складывается. Конечно, она влюблялась, и не раз, ее избранники были красивы и романтичны, но почему-то ни один из них надолго не задерживался.

— Ты слишком разборчива, — упрекала ее тетя Гризельда, как только очередной поклонник получал от ворот поворот.

Преш в ответ только смеялась. Хотя ее все чаще стали одолевать сомнения: доведется ли ей повстречать такого мужчину, которого она полюбила бы по-настоящему, всем сердцем? Последнее казалось ей все менее и менее вероятным.

Может, ей не хватает женственности? Но нет, внешне она была очень привлекательной: высокая, стройная, с копной светло-русых кудрей, с пухлыми, как у всех Хеннесси, губами. Правда, она не слишком много внимания уделяла нарядам, зато всегда одевалась со вкусом. По торжественным случаям ее излюбленным нарядом было маленькое черное платье, но даже в обычных джинсах и белой блузке она выглядела весьма эффектно.

Кроме того, она была гурманом и разбиралась в винах. Она не пропускала ни одной премьеры в театре и кино, ходила на выставки и на концерты — в общем, старалась брать от жизни все. Но порой ее посещала мысль, что жизнь эта стала бы стократ прекраснее, будь рядом с ней любимый мужчина.

Она открыла ключом ворота, вошла во дворик и поднялась по каменной лестнице в свою квартиру. В этом доме, возведенном еще в XVI веке, зимой было тепло и уютно, летом высокие окна распахивались настежь, а из залитого солнцем дворика доносился аромат цветов и щебет птиц, укрывшихся в ветвях павлонии.

Зазвонил телефон, Преш взяла трубку.

— Привет, дорогая. — Это была Дарья, подруга Преш, жившая в Бостоне.

— Что-то ты рановато сегодня звонишь, — заметила Преш, прикидывая в уме разницу во времени.

— Да, верно. Но чудо-ребенок не спал всю ночь. Преш, что ты мне посоветуешь? Твоей трехлетней крестнице снятся страшные сны. Может, показать ее психиатру?