Фокусник из трущоб (СИ) - Бельская Луиза

       Фома был мечтателем: еще в школе он очень сильно стремился в небо. Сначала он попросту любил наблюдать за голубыми просторами из окна своего дома, попозже - с крыши, пока не пришел к мысли о том, что хочет овладеть тайнами полета и победить земное притяжение.

       Начиная с десятого класса он четко поставил перед собою цель: непременно поступить в академию авиации. Но мечтам его не суждено было сбыться: он сдал все нормативы по физкультуре, осилил математику и русский язык, получил высший балл по физике и самым глупым образом завалил английский. Проклятые времена! Они, как скользкая рыба в заманчиво-прозрачной глади мыслительного озера, упорно не давались, смешивались в хаотичную стаю, юлили и разбегались в разные стороны. Это был тяжелый удар, но Фома, будучи неисправимым оптимистом по жизни, духом не пал и решил, честно отслужив, снова поступать на факультет гражданской авиации.

       Он хотел носить форму с полосатыми манжетами, золотыми пуговицами и замечательным крылатым значком. Он хотел стать пилотом так сильно, что большую часть свободного времени штудировал ненавистный английский язык, он так желал в небо, что, патрулируя город, будучи солдатом внутренних войск, смирялся с непогодой и пьяными дебоширами на улицах.

       А пока Фома в очередной раз вникал в сущность импортной речи, нес рутинную службу и, преодолевая отвращение, кушал «мясо белого медведя», его мать тяжело заболела. Ей потребовалась срочная операция, дорогая, у отца Фомы таких денег не было вовсе - пришлось продать квартиру в Кремнеземске и переехать к сестре в Восьмидвинск, живя там на птичьих правах, без прописки. Операция не помогла - хирурги только руками разводили. Очень скоро Фома похоронил мать, а через полгода и отца, пьяным шагнувшего под мчавшуюся фуру.

      И вот теперь, закончив службу, с большими надеждами и полупустым рюкзачком за плечами, он приехал к единственной родственнице в абсолютно чужой, далекий город, где у него не было ни друзей, ни знакомых. Он приехал, прилетел как выпорхнувшая из распахнутого окна доморощенная канарейка, а потом не смог вернуться назад, потому что фрамуга оказалась уже запертой.

       В Восьмидвинске Фома знал только одно место - городское кладбище, да и то только потому, что там лежали его родители. Фома просидел на могилах до самого вечера. Он просидел бы еще, да стало холодать. Легкий китель уже не спасал, а теплых вещей не было и в помине: в рюкзаке лежали только сменное белье, бритва да пара книг по английскому. В животе недовольно заурчало - организм упорно требовал пищу.

      Яркие конфеты, оставленные на могилах, то и дело приковывали его внимание, но Фома отбросил шальные мысли в сторону. В его кармане лежала двухмесячная зарплата - смехотворная сумма, но одно только осознание наличия денег заставило Фому устремиться в сторону ближайшего универмага, на ступеньках которого, вооружившись батоном и кефиром, время от времени прикладываясь то к одному, то к другому, он начал лихорадочно размышлять, где лучше провести ночь: в каком-нибудь подъезде или на вокзале.

       Он сел сбоку, чтобы никому не мешать, опершись плечом о стену того самого магазина. Люди сновали туда-сюда, хмурые, довольные, веселые - разные, ноги в разноцветной обуви то и дело мельтешили перед глазами, фирменные пакеты с едой шелестели, колбасы выглядывали из чужих сумок, заставляя Фому немного нервничать.

       Навязчиво хотелось мяса, но зубы вгрызались в душистый мякиш - Фома экономил: еще неизвестно, какое будущее ждало его через час. Народ с любопытством глядел на юношу в солдатской форме, но ничего не говорил, отворачиваясь в другую сторону и мгновенно забывая о нем, снова сосредотачиваясь на своих проблемах.

       Спрятав остатки батона в рюкзак, Фома поднялся со ступенек и уже начал искать среди людей более-менее располагающее к себе лицо, чтобы спросить, где находится вокзал, как вдруг странные крики привлекли его внимание.

       Из-за угла «Дома быта», того, что стоял напротив, выскочило несколько подростков. Они бежали с радостными воплями и хохотом, останавливались, оборачивались, а потом снова бежали дальше. Одна из них, девочка лет четырнадцати, усердно выполняла роль оператора, с довольной улыбкой пялясь на экран телефона и снимая результат своей шалости на камеру - следом за детьми из-за дома выскочил человек. Руки, плечи и затылок его были объяты языками пламени, которое с каждой секундой разгоралось все сильнее. Он кричал и крутился, живым факелом освещая сгущавшиеся сумерки, а народ вокруг него шарахался в стороны, стараясь отступить как можно подальше.

      Недолго думая, Фома мигом стянул с себя китель и со всех ног бросился к горящему незнакомцу, споткнувшемуся о подставленную кем-то из подростков подножку и покатившемуся прямо по асфальту. Человек кричал от испуга и боли, изо всех сил пытаясь сбить с себя пламя. Фома молнией подоспел к нему и накинул китель на огненное кружево, быстро подоткнув полы, чтобы лишить дьявольское плетение доступа кислорода. Человек под Фомою затих, полностью отдавая себя во власть того, кто пришел ему на помощь.

       - А ну-ка, - парень с сумкой через плечо ухватил за руку одного из подростков, - совсем охренели?

       - Убили! - истошно завопила полная женщина с двумя пакетами, полными продуктов.

       Девочка с телефоном резвым козленком скакала по импровизированной арене, окруженной все подтягивающимися зрителями, и с абсолютно наглой улыбкой продолжала вести преступную съемку. Где-то вдалеке завыла сирена случайно проезжавшей мимо полицейской машины.

       - Погнали! - хриплым, прокуренным голосом воскликнул пацан, схваченный бдительным прохожим, одним рывком освобождаясь от слабенького захвата.

      Как по команде, вся банда малолеток, включая оператора, бросилась врассыпную, виртуозно лавируя между случайными зрителями.

       - Скорую! - взвизгнул кто-то.

       - Не надо скорую, - отозвался человек из-под кителя и зашевелился.

       Фома поспешно снял с него свою куртку, внимательно рассматривая потерпевшего. Им оказался немолодой мужчина. Под светом бегущей магазинной рекламы Фома без труда рассмотрел его обветренное лицо с густой спутанной бородой и не менее густыми отросшими волосами, взлохмаченными и опаленными с левого боку. Нижняя губа его треснула и сверкала кровавой, вечно незаживающей полосой. Глазки-щелочки на опухшем лице смотрели настолько спокойно и буднично, словно минуту назад вообще ничего не происходило. В нос Фоме сразу ударил резкий запах пота, алкоголя и какой-то кислой тухлятины.