Глянцевая женщина - Людмила Павленко

ее методе, но… Уже почти двенадцать. Приличные люди не звонят так поздно.

В ту же секунду зазвонил телефон. Кронин торопливо схватил трубку.

— Приличные люди не звонят так поздно, — защебетал в трубку голос пожилой актрисы, — но я бы очень оскорбилась, если бы вы меня зачислили в категорию чересчур благовоспитанных людей. Это так скучно и банально! Мне почему-то показалось, что вам хочется поговорить со мной. Я не права?

— До такой степени правы, что… — голос Кронина дрогнул, — вы даже фразы формулируете точно так, как я только что подумал. Это мистика. И… И мне страшно.

— Фи, — презрительно фыркнула актриса, — не разочаровывайте меня. Нельзя бояться необычного. Нужно идти ему навстречу. Это единственное, кстати говоря, чем человечество и должно заниматься. Жизнь — это школа. Обучение через игру, через проигрывание различных возможных вариантов событий. А если плюс ко всему прочему играешь по собственному сценарию, то обучение проходит во много раз быстрее и увлекательнее. А мы, как правило, все застреваем в одной какой-то ситуации и в одном русле, в одной колее. Необходимо расширять сознание до… до бог весть каких пределов. Необычное есть нечто просто неизученное, неразгаданное. И надо просто изучать и разгадывать, а не бояться. Такое мое мнение. Что вы на это скажете?

— Да все то же: вы — ведьма.

— Премного благодарна за комплимент.

— Знаете, если бы сослуживцы узнали, что я… — тут Кронин сделал паузу, — что я консультируюсь с вами, то…

— Я, разумеется, не психоаналитик, но дело в том, что я жила театром. Я не играла в нем и не работала, а именно жила им. Нет, это очень трудно объяснить. Потому что и многие актеры скажут то же самое. Однако я уверена, что подразумевать под этим они будут лишь жизнь в профессии. Я же имею в виду нечто совсем иное. И по моим понятиям, вообще многие люди не живут, а существуют. Они не анализируют каждый свой шаг, они не наблюдают за собой со стороны, не размышляют: почему поступили так, а не иначе, почему обстоятельства сложились именно таким образом. Я же и в жизни, и в театре, окунаясь в события, одновременно и анализирую происходящее, и к тому же изучаю себя. Так я устроена. Мне это интересно. И поскольку я живу с детства, сколько себя помню, в таком режиме, то я…

— Вы «Homo luden» — «человек играющий», — закончил фразу Кронин.

— Да, точно. Мир и людей я познаю через игру. Спасибо за определение.

Всегда готов…

— Ну вот. Теперь вам стало не так зазорно консультироваться со мной? Я же не лезу на чужую территорию и не воображаю себя сыщиком. Я просто-напросто пытаюсь реконструировать произошедшие события.

— А также отыскивать улики, допрашивать свидетелей..

Оба расхохотались.

— Если мы с вами раскроем это преступление, я попрошу, чтобы вас зачислили в штат, — сказал Кронин.

— Я полагаю, это правильное решение. Пожалуй, я соглашусь на должность «важняка».

— Договорились.

— Вы завтра будете допрашивать Лепницкого?

— Всенепременнейше. И всю их теплую компанию.

— Расскажете о результатах?

— А то как же!

— Ну тогда спать. Утро вечера мудренее.

Забравшись в постель, Виктор Петрович решил на сон грядущий снова почитать дневник Алины.

«Есть счастливые бабы, — писала она, — а мне постоянно не везет. Я знаю, что Светка мне завидует. Какая дура! Это я должна бы ей завидовать. Живет как барыня, одна, в деньгах купается. Шмоток — каких угодно сколько угодно. А квартира, машина? Да мне такого ни в жизнь не заиметь. Я же лопух. А она… Голова. Такие фокусы откалывает! И все ей сходит с рук. Взять хоть этот бордельчик. Все свела к шутке. И мы все у нее на поводу. И все в заложниках. Захочет — всех нас перессорит. Расскажет, кто с кем, — и все. А уж про нас с Сережкой и тем более. Да ну и пусть. Расскажет так расскажет. Я выйду замуж за него. Если не передумает, конечно».

«Эту подружку-бандершу Светлану надо, пожалуй, допросить в первую очередь, — думал Кронин, — она, во-первых, знает все обо всех. Кроме того, она и спровоцировала этот скандал. Одинокая женщина, да к тому же, как выясняется, красивая и богатая, а завидует менее привлекательной, но отчего-то более желанной для мужчин Алине. Она ведь, в сущности, стравила мужиков. А пострадала в результате именно Алина. Так и задумывалось? Разумеется. Наверное, Светлана не рассчитывала на такой успех. Ей важно было вызвать у Шиманского недоверие к жене, заставить их затеять семейную разборку с битьем посуды, даже, может быть, с рукоприкладством. Но убийство… Да, интриганка превзошла саму себя. И если только она уже узнала о трагедии — а она непременно узнала от Лепницких, — то эта дамочка должна куда-то смыться от греха подальше. Что ж, посмотрим. Утро вечера мудренее…»

Догадка Кронина оказалась справедливой — найти Светлану Федоровну Прибыткову ему не удалось. В модельном агентстве, где она была директором, ему сказали, что Прибыткова заболела, по адресу, который ему дали там, Светланы Федоровны не было, соседи о ее местонахождении ничего не знали. Потеряв два часа в поисках свидетельницы, Кронин отправился в музей. Лепницкий встретил его с явным испугом. Он был бледен, руки тряслись, как у заядлого пьяницы, но он был абсолютно трезв. Одет он был, что называется, с иголочки — дорогой костюм, свежайшая сорочка, начищенные до зеркального блеска башмаки. Но мешки под глазами, измятое, хотя и чисто выбритое лицо выступали в контрасте с его одеждой. У него была внешность хорошо вымытого, надушенного и роскошно одетого бомжа, подобранного кем-то на помойке и, шутки ради, переодетого в приличного господина.

— Я не понимаю… — говорил Лепницкий, нервно перекладывая предметы на своем столе с места на место, — при чем туг наша дача? Если бы Алину убили именно там — другое дело. А так… Ну выпили, ну погуляли…

— Была же драка? — не то спросил, не то констатировал Кронин.

— Кто вам сказал?! — вскинулся Лепницкий. Его маленькие глазки под набрякшими веками забегали. — Немножко так… По пьяни побузили… С кем не бывает?

— А наутро убили Алину.

— Не наутро, а через день. Шиманские уехали домой в ночь с третьего на четвертое, сразу же после этой… после этого скандала. А мы с женой еще на день остались. Драка — одно, а убийство — другое. В огороде бузина, а в Киеве — дядька. Мы к семейным разборкам Шиманских никакого отношения не имеем.

— Значит, вы думаете, что убил Шиманский?

— Ничего я не думаю! — нервно вскричал Лепницкий.

— Но ведь у вас на