Гарольд Роббинс - Прощай, Жаннет

Жаннет пожала плечами. Белый и голубой хлопок.

– Правила такие, – сказала она. – Школа настаивает. У нас нет выбора.

– Ненавижу, – сказала Мари-Тереза. – Полагаю, Джимми Дину они тоже не пришлись бы по вкусу, как ты думаешь?

Жаннет рассмеялась.

– Откуда мне знать, что ему нравится? Мари-Тереза внезапно развеселилась.

– А давай покажем ему и узнаем, что он думает. – Она достала плакат, развернула его и приколола к стене двумя кнопками. Артист сердито смотрел на них со стены. Мари-Тереза взяла лифчик и трусики и приложила к себе поверх платья.

– Тебе нравится, Джимми? – спросила она. Потом повернулась к Жаннет.

– Видишь? Я же говорила, ему не понравится. Теперь попробуй ты.

Жаннет взяла белье и сделала то же, что Мари-Тереза. Та посмотрела на нее, потом на плакат и покачала головой.

– Не пойдет. – Она швырнула трусики и лифчик на постель. – Дурацкая школа.

Жаннет аккуратно сложила вещи, которые держала в руках, и положила их назад в стопки. Затем потянулась, чтобы снять со стены плакат.

– Подожди, – поспешно остановила ее Мари-Тереза. – Может, ему не нравится, потому что мы не сняли платья? – Одним махом она стянула через голову платье и осталась в лифчике и нижней юбке. Еще секунда – и юбка присоединилась к платью на полу. Она встала в позу перед плакатом. Лифчик был явно тесен для ее пышного бюста.

– Так лучше, Джимми?

Жаннет почувствовала, что у нее забилось сердце, лицо залил румянец.

– Это глупо.

– Вовсе нет, – запротестовала Мари-Тереза. – Как иначе он может прийти к какому-нибудь мнению? И потом, я со школы тебя не видела. Покажи, у тебя грудь выросла?

Жаннет взглянула на Мари-Терезу. У нее-то точно выросла. По меньшей мере на размер. Она смотрела на подружку, чувствуя, что вся горит. Медленно сняла платье.

– Шелк! – изумленно воскликнула Мари-Тереза. – Настоящий шелк! Ах ты, хитрюга, и молчала. А ну, снимай нижнюю юбку, покажи трусики.

Жаннет молча сняла юбку и осталась стоять перед плакатом, не поднимая глаз на подружку. Жар, охвативший ее, достиг уже самых интимных мест.

– И трусики шелковые! – воскликнула Мари-Тереза. – Где ты все это взяла? Такие красивые и сексуальные.

Жаннет упорно смотрела в пол.

– Отчим подарил. Сказал, что ненавидит те вещи из хлопка, что я ношу.

– Да где же он тебя видел?

– Летом, когда очень жарко, я оставляю дверь открытой – для сквозняка. Он видел, когда проходил мимо. Потом как-то вошел ко мне и швырнул на стол коробку с бельем. „Отныне, когда ты здесь, носи это. Твое белье омерзительно». – И вышел.

– Бог мой! – выдохнула Мари-Тереза. – А еще что-нибудь он делал?

Жаннет не сводила глаз с плаката, чувствуя, что вся стала мокрой.

– Потом он иногда заходил ко мне, когда мамы не было дома, садился в кресло и заставлял меня ходить перед ним в этом белье по комнате. Просил, чтобы я все сняла и дала ему. Доставал эту свою штуку и тер ее моими трусиками, а мне приказывал смотреть. Когда кончал, бросал их мне, давал пощечину и говорил: „Неряха! Постирай эти тряпки», и уходил. – Она повернулась к Мари-Терезе. Подружка слушала ее с открытым ртом и округлившимися глазами. Но об одном она умолчала. Не рассказала, какой всепоглощающий оргазм испытывала, когда Морис бил ее по лицу, какой слабой и опустошенной чувствовала себя. Приходилось даже опускаться на пол, потому что ноги не держали.

– И все? – спросила Мари-Тереза. – И больше ничего? Жаннет рассмеялась.

– Зачем ты спрашиваешь? Ты же знаешь, что он самый знаменитый гомик в Париже.

– И все же… – прошептала Мари-Тереза. – Это правда, все эти слухи? Ну, о размерах его штуки?

Жаннет кивнула.

– Ага. Просто огромный.

– Больше, чем у Дональда-задаваки?

Дональд-задавака был мальчишка-англичанин, который учился в Швейцарии, в школе по другую сторону озера. Они встречались с ним на танцах в конце недели. Он вечно вытаскивал девчонок на улицу и показывал им свой член, хвастаясь размерами. Жаннет снова рассмеялась.

– В сравнении с Морисом у него просто игрушечный.

– Господи, спаси и помилуй! – выдохнула Мари-Тереза и засунула руку себе в трусики. – Мне кажется, я сейчас кончу. Давай заберемся в постель и будем любить друг друга.

Они залезли в постель и принялись мастурбировать, пока не довели друг друга до оргазма. Это было у них привычным развлечением. Только на этот раз, под плакатом с изображением усмехающегося Джимми Дина, они испытали куда большее удовольствие.

– Кончай укладываться, – сказала Жаннет в трубку. – Я приду после ужина, сходим в кино.

– Не выйдет, – заявила Мари-Тереза. – В последний вечер перед отъездом в школу я должна быть дома, с родителями.

– Нет – так нет, – согласилась Жаннет. – Тогда встретимся в семь тридцать завтра, в поезде.

Положив трубку, она обернулась и увидела, что в открытых дверях стоит Морис. Она взглянула на часы. Только пять. Что-то он сегодня рано. Обычно раньше семи не появляется.

– С кем это ты разговаривала? – подозрительно спросил он, входя в комнату.

Она опустила глаза.

– С Мари-Терезой.

– О чем можно так долго разговаривать с такой дурочкой? – осведомился отчим.

Она промолчала, упорно не поднимая глаз.

– Где твоя мать? – спросил он.

– Не знаю, – ответила девочка.

– Она что, еще не приходила домой? Жаннет пожала плечами.

– Почему ты на меня не смотришь? – резко спросил он.

Она подняла глаза, чувствуя, что начинает краснеть.

– Она звонила?

– Я с ней не говорила.

Его губы сжались в тонкую злую линию.

– Эта потаскушка опять трахается с кем-нибудь из своих альфонсов, – рявкнул он. – Вечно ее нет, когда приходится решать что-нибудь важное.

Жаннет снова опустила глаза и ничего не ответила.

– Если она позвонит, передай, что у меня к ней срочное дело.

Девушка кивнула.

– Срочное. Поняла? Мне необходимо с ней поговорить. Она кивнула, не глядя на него.

Морис со злостью ударил ее по щеке.

– Смотри на меня, когда отвечаешь.

Жаннет подняла глаза, чувствуя, что у нее начинают дрожать ноги.

Отчим ударил ее еще раз.

– Это важно. Поняла?

– Да, – с трудом выдавила из себя девушка. – Я поняла.

Он злобно уставился на нее.

– Когда-нибудь ты заплатишь мне за все то зло, которое твоя шлюха-мать мне причинила. – Повернулся и вышел, сильно хлопнув дверью.

Не в силах больше стоять, она опустилась на стул, чувствуя, как тело сотрясает сильнейший оргазм.

Жак Шарелли заметил ее сразу, как только она появилась в дверях ресторана. В час коктейля в зале было полно народу и стоял гул, напоминавший пчелиное жужжание. Он поднялся и помахал ей рукой.