Сьюзан Ховач - Роковая привязанность

— Большинство мужчин не заинтересованы в забеге на длинную дистанцию.

Он внезапно улыбнулся, быстро встал и подошел к окну; руки его находились в карманах.

— Брак — это забег на длинную дистанцию,— сказал он,— который кончается, когда партнеры принимают решение о разводе. 

Он снова опустился со смешком в кресло; заметив, что ее глаза завороженно следят за ним, он в сотый раз спросил себя, что привлекательного находят женщины в его неугомонности, вечном движении, беспокойстве.

— Я бы хотела познакомиться с твоей новой невестой,— неожиданно сказала она,— просто из любопытства.

— Она тебе не понравится.

— Почему? Она похожа на Софию?

— Отнюдь.

Он задумчиво погладил подлокотник, расправляя обивочный материал своими сильными пальцами.

— Ты, верно, ненавидела Софию в тот уикэнд,— сказал он, не глядя на Еву.— Если бы я не был поглощен своими проблемами, то, пожалуй, нашел бы время пожалеть тебя.

Помолчав, Джон добавил:

— Макс оказал тебе медвежью услугу, взяв тебя с собой. Она пожала плечами.

— Это все осталось в прошлом.

— Да? Молчание.

— Что ты хочешь сказать?

— Когда ты позвонила мне сегодня вечером, мне показалось, что ты хочешь возродить прошлое.

Она уставилась на него.

— Разве не ты позвонил мне?

Ева по-прежнему смотрела на Джона. Он подался вперед, потушил сигарету и быстро сел рядом с ней на кровать.

— Дай мне твою сигарету.

Она молча протянула ему сигарету, и он погасил ее о пепельницу.

— Ну,— сказал он, не касаясь Евы, но демонстрируя готовность сделать это, если она проявит упрямство,— что за игру ты затеяла?

По ее губам скользнула улыбка; она убрала прядь волос со лба, словно пытаясь решить, что она хочет сказать. Он почувствовал, что его терпение истощается, а раздражение нарастает; он с трудом сдерживал поднимающуюся в душе ярость.  

Наверно, глаза выдали состояние Джона; она замерла, касаясь пальцами волос и глядя на него; Джона вдруг охватило страстное желание схватить женщину за плечи и вытряхнуть из нее правду, таящуюся за холодным, невозмутимым лицом.

— Будь ты проклята,— тихо сказал он.— Будь ты проклята. Джон замер, услышав какой-то звук. Это был звонок — настойчивый, отвратительный. Его злость мгновенно остыла. Оттолкнув женщину, он потянулся к прохладной черной трубке телефона.

— Джон,— сказала Ева.

— Это мой сын. Он снял трубку.

— Джон Тауэрс слушает.

— Вам звонят, мистер Тауэрс. Мисс Сара из Торонто...

— Одну минуту.

Он вдавил трубку в подушку, закрыв микрофон.

— Иди в ванную,— приказал он женщине.— Это личный звонок. Жди там, пока я не закончу.

— Но...

— Быстро!

Она ушла молча. Дверь ванной закрылась за Евой, и Джон остался один.

— Спасибо,— сказал он в трубку.— Я слушаю. В линии щелкнуло, чей-то голос произнес:

— Соединяю вас с мистером Тауэрсом.

В трубке зазвучал чистый, нежный, неуверенный голос Сары:

— Джон?

Она словно сомневалась в том, что действительно может говорить с ним через Атлантику.

— Сара,— сказал он; внезапно к горлу подкатился комок, горячие слезы навернулись на глаза.— Я собирался позвонить тебе.

— Да, знаю,— радостно произнесла она,— но мне не терпится сообщить тебе новость, поэтому я позвонила сама. Джонни, тетя Милдред вернулась в Лондон из круиза на неделю раньше — она сошла в Танжере, потому что ей не понравилась еда,— так что теперь у меня досрочно появилась надежная дуэнья! Можно мне прилететь в Лондон послезавтра? 

Глава 3

I

Положив трубку, Джон несколько мгновений посидел на краю кровати. Женщина вышла из ванной и остановилась у двери, прислонившись к косяку; она ждала, когда он поднимет голову и заметит ее.

— Тебе лучше уйти,— сказал он, не глядя на Еву.— Извини. Поколебавшись, она взяла пальто и молча надела его.

Потом спросила:

— Как долго ты будешь в Лондоне?

— Не знаю.

Она снова замерла в нерешительности, играя ручкой сумочки; она словно обдумывала, что ей сказать.  

— Может быть, я еще увижусь с тобой, если будет время,— внезапно произнесла Ева.— У тебя есть мой телефон, да?

Он встал, посмотрел ей в глаза, и она поняла, что сказала глупость. Она почувствовала, что ее щеки вспыхнули,— она считала, что давно переросла подобную реакцию; внезапно она рассердилась на него за это небрежное приглашение в гостиницу, за небрежное изгнание ее отсюда; она была в ярости, потому что его небрежность таила в себе загадку, завораживающую и отталкивающую одновременно.

— Желаю удачной женитьбы,— ядовито-елейным тоном произнесла она, шагнув к двери.— Надеюсь, твоя невеста понимает, за какого человека она выходит амуж.

Она получила удовлетворение, заметив, что он побледнел. Ева ушла, хлопнув дверью. Джон остался в номере на шестом этаже наедине со своими мыслями.

II

Через некоторое время ему пришло в голову посмотреть на часы. Уже перевалило за полночь; Джастин должен был позвонить час тому назад. Джон посидел неподвижно, восстанавливая в памяти события этого вечера. Возможно, Камилла забыла попросить Джастина позвонить в отель. Или не забыла, но намеренно не передала Джастину сообщение отца. Возможно, она знала, где находится Мэриджон, и обманула его... Нет, Риверс сказал, что лишь он один поддерживает связь с Мэриджон, значит, Камилла сказала правду.Майкл Риверс.

Джон потянулся к телефону, опираясь локтем о кровать, и взял трубку.

— Да, сэр? — прозвучал услужливый голос.

— Я хочу позвонить на Консетт-Мьюз, дом номер пять. Телефон мне не известен.

— Пожалуйста, сэр. Положите трубку, мы позвоним вам.

Минуты потекли в тишине. Через некоторое время Джон начал лениво разбирать постель, разглаживать пододеяльник и наволочки. Он пытался физической работой унять свое нетерпение, пока телефон не зазвонил. Он поднял трубку.

— Соединяю вас, мистер Тауэрс.

— Спасибо.

Гудки в линии. Никто не отвечал. Они уже легли спать, подумал сонный Джон.

Он подождал, вслушиваясь в бесконечные сигналы, приходившие с другого конца провода. Десять... одиннадцать... двенадцать...

— Найтсбридж, пять-семь-восемь-один.— Он услышал незнакомый голос — тихий, отчетливый, сдержанный.

— Мне нужен Джастин Тауэрс.

— Говорите.

Тишина. Господи, внезапно подумал Джон. К своему удивлению, он заметил, что свободная рука сжалась в кулак; сердце щемило, легкие едва не разорвались, когда он набрал в них воздуха, чтобы заговорить. Потеряв дар речи, он сидел и вслушивался в тишину, звеневшую в трубке. Он взял себя в руки: