Танцующие на каблуках - Юлия Фёдоровна Ивлиева

на дорасследование. Вы к работе не привлекаетесь. Но вполне возможно, будет возбуждено внутреннее расследование о халатности, ненадлежащем исполнении или несоответствии должности. – спокойно и монотонно вещал Егерь голосом, лишенным каких-либо эмоций. Он получал мстительное удовольствие, видя калейдоскоп эмоций, сменяющих одни на другие на лице капитана Багаутдинова. Непонимание, возмущение, страх, паника, ненависть. Страха больше всего. Прекрасно. – Однако, – Егерь тяжело вздохнул, – у меня есть вопросы.

Егерь сделал небольшую паузу и продолжил:

– Почему Захарову не была проведена экспертиза его психического состояния?

– У меня каждую неделю дело. Я не понимаю, о чем вы говорите, – недовольно буркнул Багаутдинов. Помогать следствию он не собирался. Ошибки и притянутые за уши улики уже плыли в глазах районного капитана, и Егерь лицезрел неприкрытые тревогу, сомнения и боязнь за собственную шкуру.

– То есть девушек на веревках у вас каждую неделю растягивают? Традиционно и буднично.

– Нет, конечно, – согласился Багаутдинов. – То дело, где девушку переплели веревками и задушили, я помню.

– И, наверное, что зовут, ее Фаина Кабирова тоже припоминаете, тем более была она вашей возлюбленной. Эту скабрёзную подробность ему подсказала Вероника, перерывшая всю сеть и нашедшая сплетни в каком-то чате. За точность информации она не ручалась, но Егерь проверочно ткнул и попал в цель.

– Ну, не возлюбленной уж. Так, перепихнулись пару раз. Я вообще женат и с детьми.

– Тем более, – Егерь сверлил Багаутдинова ледяным, не обещающим ничего хорошего взглядом.

– Вы наверняка забрали дело из архива? Там есть вся информация. Расследование проведено должным образом. Виновный во всем признался, был суд, назначено наказание.

– Виновный – это тот, кого вы посадили?

– Он обнаружен в помещении вместе с трупом, по всей комнате его следы, он не отрицал, – Багаутдинов нервничал, защищался.

– На веревке следы были? Под ногтями Захарова потожировые, микрочастицы кожи Кабировой?

– Нет. Не помню. Смотрите в деле, раз взяли на доследование. Он мог их стереть!

– Аккуратно вымыть руки перед тем, как вырубиться от передоза?

– Какие там могли открыться еще детали и обстоятельства? Там все очевидно! – Багаутдиов забыл про свою давно пропикавшую еду в микроволновке и уселся за свой стол. Стараясь скрыть тревожность, он перекладывал листы и папки с места на место, вытаскивал ручки из карандашницы, засовывал обратно.

– А там еще два убийства, совершенные таким же способом, – связанная мертвая девушка, крылья из веревок, шибари.

– И вы думаете, что тут у нас начал орудовать маньяк? Другого захолустья выбрать не мог?

Егору вдруг стало неинтересно, скучно. Перехотелось прижимать Багаутдтнова к ногтю, демонстрировать свое всемогущество. Хотя Ринат Дамирович человек был противный. Службу свою видел, как подъем по лестнице, где ступеньками представляются жизни и головы, неважно, свои или чужие, главное, ведущие вверх. Дело должно быть закрыто, галочка поставлена, звездочка получена. Очень захотелось покинуть этот кабинет. И не пачкаться. Из микроволновки неприятно потягивало тушеной капустой. Егеря замутило, хотя, скорее, от хозяина кабинета. Его всегда мутило, когда служитель закона выписывал себе преференции на вершителя судеб.

Сон на заднем сидении машины и капелька коньячка вдруг стали невыразимо привлекательны. Егерь поднялся, расправил уставшие плечи и проговорил:

– Когда вы обнаружили труп Фаины, Евгений все еще стоял перед ней? Он разглядывал содеянное своими руками? Любовался?

– Ничего он не разглядывал. Он валялся в наркотической коме, без сознания. В луже рвоты и собственного дерьма. Мы и не заметили его сразу. Комок исколотой плоти на замызганном полу, закрытый газетами и каким-то мусором. Он подыхал. Поэтому и фотографий нет. Мои ребята его сразу в больницу поволокли. Фаину мы тогда уже сняли, да и не мог он ничего в том состоянии видеть. Ему повезло, что мы нашли его и довезли до больницы. Там склад огромный и захламленный всяким дерьмом. Он должен быть благодарен, его откачали. Еще бы минут десять не нашли, и он бы сдох, как последняя собака в грязи.

– Получается, Фаину в веревках он видел только на фотографиях?

– Когда сам вот ту хрень сотворил и потом ширялся, не знаю, что он видел. А я ему фото уж в больнице показывал. Он сразу признался, что это он сотворил. Еще восхищался, что он гениален. Урод.

Егерь кивнул и пошел к выходу.

– Вы посадили не того человека, – все-таки кинул он напоследок.

– Любого нарика есть за что засадить, так или иначе, – Багаутдинов не желал признавать свою вину. Хуже – он считал себя вправе наказывать.

Егор внимательно на него посмотрел и усмехнулся.

– Возможно. Но закрыв дело таким образом, вы дали возможность ускользнуть настоящему преступнику. И впоследствии совершить еще преступления. Четыре трупа на вашей совести.

– Почему четыре? – искренне удивился Багаутдинов. – Если еще два дела.

Егерь не удостоил его ответом, вышел.

Вот это вот он ненавидел больше всего. Сама система, в которой они работали, коверкала психику похлеще, чем камера пыток. Постоянное искушение всемогуществом, вседозволенностью, силой власти и с другой стороны давлением еще большей силы и власти. Не многие выдерживали этот прессинг с двух сторон. Ощущение, что ты раб и бог в одном лице. У большинства вырабатывалось какое-то подобие собственной морали. Что можно, а что нельзя. На базе этой морали каждый раз совершается выбор и, главное, поддерживается слепая вера в систему. Но встречались и те, кого вывихивало, они выписывали себе преференции судейского и карательного органов, право судить и наказывать.

Егеря начинало мутить. Злость и презрение вонючим фонтаном поднимались изнутри. Таким представителем системы был этот Багаутдинов, выдавший сам себе благословление на вынесение приговора за проступки, которые не имели непосредственного отношения к следствию, к преступлению. В его глазах наркоман – зло. Он наказал зло, закрыл дело и получит очередное звание. Он герой. Эту логику не свернуть никому. Объяснять. Взывать. Внушать. Бисер перед свиньями.

Серега, как преданный Санчо Панса, ждал у авто. Все обещания исполнил. Заветная фляжечка с хорошим армянским коньячком скрасить шефу дорогу в офис.

Приятное тепло разлилось по языку и внутренностям. Егерь выдохнул крепкие пары. Посидел, уставившись в окно и прислушиваясь к ощущениям. Алкоголь не брал его. В сон не клонило. Почему Женя остался жив? Возможно, убийца не заметил его. Поглощенный сложносочинённым убийством Фаины, не разглядел комок плоти, корчащийся в углу. Маловероятно. Даже в самой страшной наркотической агонии Женя наверняка шевелился, издавал какие-то звуки. К тому же маньяк наверняка выслеживал свою жертву, ждал удобного момента. Он не мог не знать, что жертва не одна. Не посчитал нужным заморачиваться, что с ним будет? Достаточно того, что наркоман не свидетель? Думал, что он умрет? Может быть, сам вколол ему дозу, которая должна была