Шейн Уотсон - Единственная и неповторимая

— Я все же как-то раз привела сюда мужчину, — сказала она, томно глядя на наполняющиеся пепельницы и полупустые бокалы с шампанским, на каминную полку, наполовину заваленную блестящими футлярами с помадой и бутылочками с какими-то жидкостями. — Он, милашка, подумал, что квартиру ограбили, и потащил меня прямо в участок! Слава Богу, мне удалось договориться с констеблем, и мы все замечательно уладили.

Эндрю привез бутылку холодной водки и оливки, и, покопавшись в пурпурной темноте спальни, Эмбер достала два искрящихся бокала для мартини.

— Это свадебный подарок, — сказала она, — но никто не узнает, если ты откусишь кусочек.

Он не видел ее около полугода. У нее немного похудело лицо, волосы стали в два раза длиннее, почти до пояса.

— О, не удивляйся, — сказала она, когда он отметил, как быстро они выросли, — их прикрепляют, прядь за прядью, час за часом. Длина, которая должна быть, чтобы понравиться «легендам рока».

Эндрю слышал, что она встречается с Дэйвом из группы «Перфект фиксче».

— Кто-то скажет, что я преследую его. — Она подмигнула ему и глубоко затянулась с видом триумфатора.

— С каких это пор тебе стало необходимо кого-то преследовать? — спросил Эндрю.

Эмбер сидела, склонив голову, ее верхняя губа, влажная, ярко-розовая, касалась края бокала.

— Может быть, тогда, когда я поняла, чего хочу; может быть, тогда, когда я смогла наконец-то представить себе завершение нашего с ним романа.

Она засмеялась и вытянула ноги. На ней был изумрудно-зеленый бархатный пиджак, коротенькие шортики и золотистые чулки с люрексом.

— Забавно, как это, оказывается, трудно, когда действительно этого хочешь, — она чокнулась с его бокалом, — но я добьюсь своего, Энди… если буду осторожной — ведь я ему нравлюсь хорошей. — Она улыбнулась одной из своих лучших улыбок, в которой соединялись опытная соблазнительница и восторженная школьница. Эта улыбка выражала все то, что Эндрю чувствовал к Эмбер: похоть и желание защитить, настороженность и умиление.

— Нравишься ему? — спросил он. — Что, его всегда было так трудно сломать? Рок-звезда отвергает внимание самой знаменитой музы рок-н-ролла конца двадцатого века — да ладно!

Эмбер засмеялась, но смех был другим, более сдержанным.

— Эндрю, это сложнее, чем может показаться на первый взгляд, — под чулками ее ноги казались цвета меда, — для такой девушки, как я… влюбленной в такого мужчину, как Дэйв. Он, естественно, прекрасно знает, как обращаться с такими… — Она взмахнула сигаретой, откинувшись на спинку дивана, и он какое-то время мог открыто смотреть на длинные блестящие ноги, на молочно-кремовый изгиб ее шеи. — Когда они отказываются от алкоголя и наркотиков, то обязательно рвут связи и с другими составляющими той веселой жизни. Их советчики на этом настаивают. — Она уткнулась подбородком в колени. — Эти психоаналитики жутко ограниченные типы. — Эмбер опустила плечи, показывая, как ее вымотало все это, — им подходят только трезвые девушки с хорошей репутацией… — Она похлопала ресницами. — Вот почему меня частенько можно заметить несущейся на собрание анонимных алкоголиков, чахлую и раскаивающуюся. Я сильно мучилась над тем, какой порок может быть достойным будущей жены бывшей рок-легенды, и пришла к тому, что это секс… — Эндрю смотрел на нее, застыв и не решаясь сделать глоток, — но это слишком просто, чтобы оказаться правдой. — Эмбер усмехнулась. — Так что я согласилась на алкоголизм. Для меня губительно крепкое пиво, — она рассмеялась, — а Дэйв думает, что это очень мило, ну, по мере того, как моя склонность пропадает. Тут за ним целый месяц ходила какая-то ужасная хиппоза, но она пила мятный ликер, а это слишком противно, если подумать. — Эмбер бросила окурок в камин. — В любом случае пока он не знает, какая я на самом деле.

— Второй такой нет, — сказал Эндрю.

— Ну, это мы с тобой знаем. А Дэйв уверен, что я могу быть второй Глорией… — Ее изумрудные глаза вспыхнули под длинными ресницами, она покрутила ножку бокала, глядя в закручивающуюся спираль маслянистой водки. — Поклонница Глория… Они были женаты десять лет, они были влюблены, но Глория совсем не подходила ему, а он ей. Милый, я все об этом знаю. Мы бесконечно говорили об этом на занятиях в группе, об их зависимости друг от друга, о его проблеме с кокаином и ее проблеме с едой… — Она театрально поежилась. — Вот отсюда я и знаю, что ему нужно спокойствие, безопасность и практичная женщина, которая бы скрасила остаток его жизни. И эта женщина — я. Я хочу стать ею. — Она улыбнулась, почти робко, и протянула бокал, чтобы он снова наполнил его. — Знаешь, я так глупо себя чувствую, когда думаю о нем, — она начала смеяться, — разве это не нелепо? Какие сложности мы устраиваем себе только для того, чтобы соответствовать чьим-то мечтам, хотя знаем, что идеально подходим такими, какие мы есть!

Эндрю медленно кивнул.

— Но только некоторые из нас никак не могут начать совпадать, — сказал он, и это прозвучало грустнее, чем он хотел.

Она прищурилась, глядя на него, и расправила плечи.

— Ну, Энди! И чьим мечтам ты хочешь соответствовать?

— О, ты же знаешь… как всегда.

— А-а-а… — Эмбер подняла голову, как будто пыталась услышать где-то вдалеке звонок. — Тогда давай сделаем это… Давай сделаем так, чтобы ты отвечал мечтам Лидии.

— Мы не сможем, — сказал Эндрю, — это не сработает.

— Милый, — сказала она, — когда женщины молоды, у них голова забита романтическими бреднями о том, кто кому подходит, а кто нет. А ты просто должен напомнить ей, какой ты замечательный. — Эмбер убрала за ухо прядь волос, блестевшую, словно мокрая трава. — Нам просто нужно заставить ее взглянуть на тебя отсюда, — она протянула руку к противоположной стене, — а не отсюда. — Прядь снова выбилась и упала ей на лицо.

— Бесполезно. Я знаю, что мог бы сделать ее счастливой, но у меня просто нет этого… — Он потянулся за упавшей сожженной спичкой, валявшейся на коврике, и сжал ее в руке так, что ладонь испачкалась углем. Вдруг он почувствовал, что сейчас расплачется, пьяный от водки, от мягких, скользящих движений ног Эмбер по блестящему полу. — Беда в том, что она права, — сказал он, не отводя взгляда от угольного пятна, — я просто не уверен в себе… в этом смысле. — Он допил последний глоток.

— А потом я просто сказал это. — Эндрю стоял перед Лидией на коленях, крепко сжимая ее руки, а она сидела не двигаясь на краю кровати. — Я сказал: «Эмбер, ты переспишь со мной?» Я попросил ее сделать мне одолжение, это было именно так. Я подумал, что, если сделаю это, то смогу сделать все. — Лидия смотрела на него, как будто взгляд был единственным, что удерживало ее от падения в пропасть, находившуюся прямо у него за плечами. — Ты никогда раньше не давала мне объяснить, что это было как… как ритуал перехода. — Эндрю зажмурился, пытаясь подобрать слова. — Я чувствовал, что, если смогу, только раз, тогда я буду свободен. Я получу… напутствие. — Он потер руки Лидии, словно пытаясь оживить ее, бледную, почти обескровленную. — После мы выпили за мою обретенную уверенность. А потом мне стало стыдно… что я попросил ее сделать это.

Лидия отвела взгляд от него и теперь смотрела в окно на черные деревья на другой стороне озера. Кто-то зажигал свет в саду, внизу на кухне Джуди гремела посудой. Было слышно, как в конце коридора Дэйв зовет детей. Эндрю взял ее за подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза:

— Все это было ради тебя, Лидия. Она знала, что я к тебе чувствую, вот почему не сказала мне ничего, когда узнала о беременности. Она не хотела, чтобы это помешало… нам. Ты думаешь, родить Зельду было частью ее плана? Но никто из нас никогда не узнал бы, был ли у нее план. — Лидия крепко зажмурила глаза, но слезы все равно текли по ее щекам, крупные и соленые; он попытался вытереть их, но она откинула голову, не давая ему это сделать. — Этого не должно было случиться, Лидия, но я не жалею, что это случилось. Зельда — часть меня, — Эндрю протянул руку, чтобы коснуться ее лица, — Зельда моя дочь, мы оба должны это принять.

Лидия какое-то мгновение смотрела на него, потом вырвала руку и влепила ему пощечину. Волосы прилипли к ее губам, глаза налились кровью.

— Почему? — кричала она. — Почему? Почему она такая хорошая, такая щедрая, почему она сделала все так, чтобы ты потом смог счастливо жить с… — она сжала руки перед собой, — с этим бесполым существом, с этим ничтожеством?

Эндрю осторожно лег на кровать рядом с ней, нежно обняв за плечи — так, словно собирался долго-долго ждать. Лидия несколько минут плакала, а потом успокоилась рядом с ним, прижавшись мокрой щекой к его рубашке. Ее бледные веки слегка подрагивали, и Эндрю даже показалось, что она заснула.

— Я не любила тебя, — мягко начала она, — я даже не замечала тебя. Для меня ты был последним шансом получить все, что мне причиталось. А потом, когда ты узнал о Зельде, я подумала, что это награда мне, что-то такое, что я смогу использовать как оружие против тебя. — Она тяжело дышала и не шевелясь лежала в его объятиях как кукла. — Но постепенно что-то изменилось. Это не было похоже на любовь или по крайней мере на ту любовь, которую я себе представляла. — Она слабо улыбнулась. — Потребовалось какое-то время… а потом я поняла, что хочу только одного — хочу, чтобы ты гордился мной. Чтобы ты был счастлив. Я хотела дать тебе что-нибудь, чтобы я смогла чувствовать себя как раньше… Но я никак не могла дать тебе то единственное, чего ты хотел. — Она посмотрела на него, ее глаза расширились. — И тогда я поняла: это должно было стать моим наказанием. Видеть, как вы с Эмбер разделяете то, частью чего я никогда не стану. Наказание — жить с мыслью, что она навсегда останется матерью твоего единственного ребенка. — Лидия вздрогнула и стала разглаживать ладонью платье, растерянно кивая. — Знаешь, как-то раз она пришла ко мне. Внезапно появилась прямо перед домом. «Я ничем тебе не угрожаю, Лидия, — заявила Эмбер. — Ты единственная женщина, которую Эндрю любил, ты же знаешь». Эмбер хотела, чтобы мы больше виделись с Зельдой. «Так будет лучше для всех», — сказала она. А я захлопнула дверь у нее перед носом. — Дрожащей рукой Лидия откинула мокрые волосы, упавшие ей на глаза. — Я подумала: «Какая же ты сучка! У тебя есть все, а у меня ничего. Как ты смеешь диктовать мне, что я должна делать и чувствовать?!» Тогда я пошла наверх и порвала все ваши фотографии, которые смогла найти, и фотографии Зельды. Потом я спустилась вниз, открыла бар и налила себе чего-то крепкого, и это был только первый стакан из многих.