М Автор неизвестен - Халиф на час

И Наджмат ас-Субх легла, и Абу-ль-Хасан завернул ее в одеяло, повернул лицом к кыбле и обрядил так, как обряжают умерших, и потом взял в руки платок и пошел к халифу. А у халифа в это время сидел везирь Джафар, и когда Абу-ль-Хасан вошел, плача, рыдая и хлопая себя по лицу — а одежду свою он разорвал уже раньше, — халиф удивился его состоянию и воскликнул: «Абу-ль-Хасан, что случилось? Расскажи мне, что с тобой происходит?» — «О повелитель правоверных, — ответил Абу-ль-Хасан, — что может со мной случиться хуже того, что случилось? Да продлится твоя жизнь после Наджмат ас-Субх, о повелитель правоверных! Ах, Наджмат ас-Субх, душа моя, не успел я вдоволь насладиться с тобою счастьем! О повелитель правоверных, не знаю, что с ней случилось, — сейчас умерла!» — и он стал плакать и бить себя по щекам, а халиф, услышав это, очень огорчился и опечалился из-за такой вести: во-первых, из-за своей любви к Абу-ль-Хасану и, во-вторых, потому, что Наджмат ас-Субх была Ситт Зубейде дороже всех невольниц. И халиф начал утешать Абу-ль-Хасана, и везирь Джафар тоже, и они говорили: «Что пользы, Абу-ль-Хасан, плакать и печалиться. Ведь нет сомнения, тот, кто умер, никогда не вернется… Так было суждено и записано, а от того, что записано в книге судеб, никуда не убежишь». Но Абу-ль-Хасан только сильней плакал и рыдал, ловко разыгрывая свою шутку. «О Абу-ль-Хасан, — спросил халиф, — ты, может быть, сделал ей что-нибудь неподобающее? Но ты ведь хороший человек, и я не могу этому поверить». — «О повелитель правоверных! — воскликнул Абу-ль-Хасан, — клянусь твоей жизнью, — ты знаешь, что Наджмат ас-Субх была мне дороже моих глаз не только из-за своей красоты, прелести, образованности, благоразумия и знаний, но еще и потому, что она была Ситт Зубейде милей всех невольниц, да и ты, о повелитель правоверных, тоже очень любил ее. И поэтому, повелитель правоверных, клянусь великим Аллахом, я берег ее пуще глаза». И Абу-ль-Хасан, говоря эти слова, плакал и бил себя по щекам, ничего не упуская в искусстве хитрости и обмана, а халиф очень огорчился, и опечалился, и приказал выдать ему кошель с тысячей динаров, чтобы он мог устроить своей жене торжественные похороны и великолепное погребение, и дал ему также кошель с тысячей динаров в утешение и отрез шитой золотом материи, чтобы завернуть покойницу. И Абу-ль-Хасан поцеловал землю и помолился за халифа. Он забрал деньги и отрез, и ушел к себе домой, радостный, и, придя, рассказал своей молодой жене Наджмат ас-Субх обо всем, что случилось, и воскликнул: «Видишь теперь, каковы мои проделки!» И они оба обрадовались, и потом Абу-ль-Хасан сказал: «Слушай, Наджмат ас-Субх, игра еще не кончилась! Подожди, я тебе покажу еще кое-что».

А халиф, из-за любви к Ситт Зубейде, дочери его дяди, когда Абу-ль-Хасан вышел от него, обратился к своему везирю Джафару и сказал: «О Джафар, Ситт Зубейда любила свою служанку Наджмат ас-Субх великой любовью, и теперь она, наверно, узнала о ее смерти и плачет и рыдает по ней. А ты знаешь, что Ситт Зубейда очень мне дорога». — «Да, повелитель правоверных», — ответил Джафар, и халиф продолжал: «Поэтому нам следует сейчас пойти к ней и утешить ее, и ты тоже пойдешь со мной. Ты скажешь словечко, и я скажу словечко, и, может, мы ее успокоим, и утешим, и разгоним ее печаль». — «Слушаю и повинуюсь, повелитель правоверных, — ответил Джафар халифу, — но только диван открылся, и люди ждут, когда твое величество выйдет к ним». — «Иди, распусти диван, — сказал халиф. — Скажи им: «У халифа есть дело во дворце, и дивана сегодня не будет».

И везирь Джафар вышел и распустил людей, извинившись тем, что у халифа есть сегодня во дворце дело, а потом вернулся и сообщил об этом халифу. И тогда халиф приказал своему слуге Масруру осведомиться, свободна ли Ситт Зубейда, и после этого поднялся с везирем Джафаром и вошел к ней. И, войдя, он увидел, что Ситт Зубейда сидит печальная, и плачет, и слезы катятся у нее по щекам, и сказал: «О Ситт Зубейда, я осведомлен о причине охватившей тебя печали, и поэтому я пришел и привел с собой Джафара, моего везиря, чтобы нам тебя успокоить и утешить. Клянусь Аллахом, Ситт Зубейда, мне очень тяжело за тебя, так как ты любила эту девушку, Наджмат ас-Субх, и она была для тебя дороже всех невольниц; и она — помилуй ее Аллах великий! — была всеми любима, и приятна по облику, и очень привязана к тебе. А во-вторых, клянусь Аллахом, я печалюсь о ней из-за бедного Абу-ль-Хасана, который не порадовался на нее вдоволь и не успел насладиться с нею счастьем, как подобает людям. Он плачет по ней, словно маленький ребенок, и он сейчас приходил ко мне, и рыдал, и бил себя по щекам, и состояние его самое горестное. Мы с везирем Джафаром даже сами заплакали, глядя на него, и я его утешал, а после его ухода я подумал, что ты тоже, может быть, горюешь о ней, и пришел тебя утешить и успокоить. Что пользы, Ситт Зубейда, плакать и горевать? Кто умер, тот уж не вернется, и эта чаша обходит всех. От того, что на роду написано, никуда не убежишь, и нам всем не избежать смерти. Боюсь, как бы ты не повредилась от горя или с тобой чего-нибудь не случилось, я хотел бы, чтобы ты развлеклась, и утешилась, и перестала бы горевать».

И когда Ситт Зубейда услышала от халифа эти слова, она пожелала ему блага и поблагодарила его за соболезнование, но такие речи удивили ее, и она молвила: «О повелитель правоверных, ты сбил меня такими словами с толку. Аллах великий да продлит твою жизнь, повелитель правоверных! Ты говоришь про мою служанку: «Помилуй ее Аллах», словно она умерла и ты скорбишь из-за моей печали по ней. А ведь я горюю по Абу-ль-Хасану, так как ты его очень любил и это ты познакомил меня с ним. А он, бедный, помилуй его Аллах великий, был хороший, веселый человек и забавник, и мы много часов развлекались и смеялись с ним, и его шутки веселили нам сердце. Я опасалась за твое величество и ожидала, пока главный евнух Масрур придет ко мне, чтобы его спросить о тебе. Я хорошо знала, как ты любишь Абу-ль-Хасана, и я говорила себе: «Наверное, повелитель правоверных сидит и печалится о нем». Да будет твоя жизнь вечной, о повелитель правоверных! Это ведь не служанка моя умерла! Возможно, твое величество ошибается, так как ты говоришь, что умерла моя невольница, а в действительности дело обстоит не так и, напротив, умер Абу-ль-Хасан». И когда повелитель правоверных услыхал слова Ситт Зубейды, он, хоть и был огорчен, так расхохотался, что упал на спину. «О повелитель правоверных, — сказала Ситт Зубейда, — ты, значит, пришел, чтобы надо мной посмеяться? Ведь, клянусь Аллахом великим, умер-то на самом деле Абу-ль-Хасан». — «Говорит пословица: «Ум у женщин невелик», и поистине, в этом нет сомнения! — воскликнул халиф. — Что ты скажешь, о Джафар? Разве не видел ты своими глазами, что Абу-ль-Хасан пришел ко мне, плача и хлопая себя по щекам, в самом горестном состоянии, и когда мы его спросили о причине, он сказал: «Моя жена Наджмат ас-Субх умерла». — «Да», — ответил Джафар, и халиф продолжал: «Ты не права, Ситт Зубейда, это твоя служанка умерла, а не Абу-ль-Хасан. Он сейчас ко мне приходил, и я дал ему две тысячи динаров и отрез шелка, чтобы завернуть в него покойницу. Тебе следует плакать по твоей невольнице, которая умерла, так как ты ее очень любила, и, во-вторых, клянусь великим Аллахом, ты имеешь право плакать о ней, так как воспитывала ее, словно родную дочь. Что же касается Абу-ль-Хасана, то не плачь о нем, ибо он здоров и благополучен». — «О повелитель правоверных, — молвила Ситт Зубейда, ты, видно, продолжаешь надо мной шутить. Ведь ты имеешь верные сведения, что я, клянусь великим Аллахом, оплакиваю Абу-ль-Хасана, и я тоже хорошо знаю, что ты огорчен и только хочешь себя утешить подобными речами. И мы заслуживаем утешения, а Абу-ль-Хасан заслуживает, чтобы мы о нем плакали, ибо он нас развлекал и веселил наше сердце и его присутствие было нам приятно». — «О Ситт Зубейда, — сказал халиф, — клянусь твоей жизнью — а ты знаешь, как твоя жизнь мне дорога, — это не Абу-ль-Хасан умер. Я не шучу с тобой и говорю тебе правду: это твоя невольница Наджмат ас-Субх умерла».