Анаис Нин - Дневник 1931-1934 гг. Рассказы

Короткая выдержка из дневника 1931 года: «…вы живете-поживаете без тревог и забот… и вам кажется, что это и есть жизнь. А потом вы читаете книгу («Леди Чаттерлей», к примеру)… и вдруг открываете, что ваша жизнь — не жизнь…»

Именно так и было с Анаис.

В 1929 году она открывает для себя неведомый ей мир, прочитав «Контрапункт» Олдоса Хаксли и «Влюбленные женщины» Лоуренса. Если первый показался ей, пожалуй, чересчур интеллектуальным, то второй ее поразил — в фокусе были собраны ощущения, инстинкты, эмоции и дух (она-то воспринимала сексуальность лишь как метафору духовности). Она уясняет для себя: оба этих писателя (Хаксли и особенно Лоуренс) знают о любви больше, чем профессор Джон Эрскин, с которым у нее возник незадолго до этого любовный роман. Понимая, чем грозит ей чтение Лоуренса, она все-таки читает и другие его вещи, и ранний роман «Радуга» и «Сыновья и любовники» и, наконец, «Любовник леди Чаттерлей». Чтение Лоуренса приводит ее к неутешительному выводу — она никогда не знала сексуальной страсти. И любовь ее к мужу — не настоящая страсть. Страшное чувство неудовлетворенности терзает Анаис. Лечение — занять себя деятельностью.

Весной 1930 года она проводит много времени среди художников, многим из них она позирует (в том числе русской эмигрантке, художнице и декоратору княжне Наташе Трубецкой — подруге парижского периода жизни), она выступает с танцами и одно время даже подумывает о карьере профессиональной танцовщицы, найдя себе красивое театральное имя — Анита Агилера.

И вдруг, как гром с неба, — известие о смерти Лоуренса. Сжираемый туберкулезом, Лоуренс провел последние месяцы своей жизни на юге Франции, приговоренный врачами к жесткому постельному режиму. В январе 1930 года он успеет закончить свое последнее произведение — предисловие к английскому изданию «Легенды о Великом инквизиторе» Достоевского. 2 февраля 1930 года Лоуренс скончался на руках у жены Фриды.

Как же так? Лоуренс умер, а она так и не успела отправить ему письмо. Кроме того, в ее письменном столе лежит статья, посвященная Лоуренсу.

Эта статья — «Д.-Г. Лоуренс. Мистика секса» — первая публикация Анаис Нин — появится в ноябрьском номере «Канадского форума», безгонорарного литературного и социологического журнала, выходившего в Торонто. Она еще напишет о творчестве Лоуренса более обширное исследование. В апреле 1932 года Эдвард Титюс, владелец книжного магазина и издательства в Париже, выпустит книгу Анаис Нин «Лоуренс: исследования непрофессионала» тиражом в 500 нумерованных экземпляров. А пока Анаис вовлекает в мир Лоуренса своего мужа, читает ему страницу за страницей свое исследование и дает ему читать книги Лоуренса. Весь 1931 год Анаис занимается расширением своей сексуальной осведомленности и своего опыта в этой области. Она читает «Психологию бессознательного» К. Юнга, «По ту сторону принципа удовольствия» 3. Фрейда, «Науку существования» Адлера. Автор одной из книг об Анаис Нин с весьма ехидным названием «Секс, ложь и тридцать пять тысяч страниц» советует нам: «Представьте себе Эмму Бовари, читающую Лоуренса и Фрейда».

Но ей предстоит совершить еще один шаг по пути познания. Человек, который поможет ей совершить его, в «Дневнике» упомянут вскользь, одной фразой: «Титюс отдаст рукопись на отзыв своему помощнику». Помощник этот связан с ее любимым писателем не только тем, что будет редактировать книгу о нем, он связан с ним самим своим именем: редактора первой книги Анаис зовут Лоуренс Дрейк. Уж не знак ли это, не предзнаменование ли таится в этой номинативной магии?

Лоуренсу Дрейку многое в Анаис кажется обещающим: ее экзотическая внешность, наружность человека, любящего жизнь и отдающегося ей, ее страстная заинтересованность в таком писателе, как Лоуренс, пропитанность всеми его идеями — такая женщина не должна противиться никаким импульсам! И он заключает ее в свои объятия, он целует ее: так ее еще никто не целовал. Он крепко прижимается к ней своим отвердевшим членом, и она отвечает на каждую его ласку, пьянея от этих умелых губ. Покусывая мочки ее ушей, он неторопливо и настойчиво подталкивает ее к дивану. Она чувствует, как остро отточен готовый вот-вот вонзиться в нее меч. Так и напишет она позже в своем дневнике — «меч», пытаясь эвфемизмом защититься от грубой реальности. И все-таки страх побеждает: она вырывается, она бормочет что-то о том, что без любви для нее невозможно… И убегает, чувствуя себя «чересчур впечатлительной, смешной бабенкой». А может быть, ее оттолкнул непривычный поцелуй усатого мужчины?..

Она возвращается к Дрейку через несколько дней, прочитав его роман и оценив талант этого человека, силу его воображения. Он не только искусством поцелуя поразил ее, но и своей способностью фантазировать. Правда, была еще одна причина…

Они сидят над рукописью, но при этом усердно попивают вино и в спиртуозных парах Анаис позволяет уложить себя на диван и снова возбудить умелыми поцелуями. Но паника опять охватывает ее, она защищается, она говорит, что сегодня нельзя, у нее обычные «женские трудности». И тут он объявил ей, что имеются и другие, не столь банальные способы. Так она впервые встретилась с практикой орального секса. Возмущенная, она вскочила на ноги:

— Я говорила, что мы по-разному подходим к этим вещам. Предупреждала, что я совсем неопытная.

— Да я не верил в это, не верил… Думал, ты меня дразнишь!

И все же она ему кое-что позволила. Просто «из жалости к смешной, унижающей его похоти».

Но в поезде по дороге домой она даже с какой-то благодарностью мысленно возвращалась к этой лекции о сексуальных «изысках», прочитанной для нее Лоуренсом Дрейком. Вспоминала, как выглядел его обнаженный могучий пенис, его мокрый платок, полотенце, которое он протянул ей. Кузен Эдуардо намекал ей на какие-то «аномальные приемы», на всякую «экзотику». Теперь она знала, что это такое.

Размеренной жизни устроительницы лувесьеннского очага пришел конец. Изучение психоанализа и опыт с Дрейком пробудили в ней сексуальную энергетичность, то, что она назвала в неопубликованной при ее жизни части дневников «грезами об оргиях». Она видела себя «девственной проституткой» — на слово «шлюха» она еще не отваживалась, ее словарь изменится позднее. Пользуясь терминологией Лоуренса, она дает себе зарок «полностью подчиняться всем своим порывам», стремиться к «созвучию крови», а не к «созвучию разума». И самоуверенно заявляет, что ей стала понятна лоуренсовская «нерассуждающая чувственность».

Теперь, лежа в супружеских объятиях, она уверяет себя, что их чувственные порывы и составляют «целостность бытия». Хьюго же кажется, что после семи лет брака они переживают наконец настоящий медовый месяц.