Пэппер Винтерс - Слезы Тесс (ЛП)

Мой желудок сжался, когда Кью прижался ко мне и наклонился, вдыхая запах моих волос. Он вздохнул.

— Так... так хорошо пахнешь. Чертовски приятно. Как дождь. Нет, нет, нет — словно мороз. Колючий, свежий, ледяной и... и болезненный. — Он прикрыл глаза, бормотание перешло в шепот: — Любить тебя — испытывать боль.

Мое сердце замерло. Я причиняю ему боль. Все было абсолютно наоборот. Я никогда за всю мою жизнь так не страдала, как в то время, когда принадлежала ему.

Наши взгляды встретились, я увидела в его глазах водоворот боли, которая закручивалась в алкогольной дымке.

— Это именно ты. Ты причиняешь боль. — Закрывая глаза, он нахмурился и сглотнул.

Обуреваемая непонятными чувствами внутри, я толкнула его по направлению к кровати.

— Сядь, пока не упал. — Тяжело дыша, я помогла ему взобраться на кровать и положила его.

Он застонал, до боли стискивая мое предплечье, когда я хотела отойти. Он держал меня мертвой хваткой, поэтому у меня не было выбора, и я присела рядом с ним, позволяя ему крепко ухватиться за запястья.

Пододвинувшись ближе, я пробежалась руками по его коротким волосам, наслаждаясь возможностью прикосновения. Я думала, что больше не увижу его, не останусь с ним наедине. Тот факт, что утром он не вспомнил, как приходил ко мне, не волновал меня. Он был здесь. Сейчас. В этот период времени, перед рассветом — он был полностью моим

Он затих, успокоился, мурлыча под моими нежными прикосновениями. Печаль захватила меня, когда я поняла, что он просто отключился от большого количества выпитого. А я так хотела, чтобы он обласкал меня. Он же почти приполз в мою кровать и оставил меня в одиночестве.

Его дыхание успокоилось, стало тихим и размеренным. Он спал. Когда я двинулась, то его пальцы только крепче стиснули мое запястье.

— Сноу11. Сноу. Ты названа в честь снега и зимы... мое любимое время года.

Я притихла. Он говорил без запинки. Голос стал четче.

— Почему ты любишь зиму? — прошептала я, уверенная в том, что он отключится раньше, чем сможет ответить на вопрос.

— В это время все умирает для того, чтобы возродиться. — Он открыл глаза, поморщившись, приподнимаясь на локтях. — Ты знаешь, я делаю так же. Я зима.

Я совершенно не понимала, о чем он толкует, но оставалась тихой, насколько это возможно. Только, пожалуйста, продолжай говорить.

Странный свет наполнил его глаза.

— Пятьдесят семь, — пробормотал он.

Мое сердце понеслось быстрее. Я знала, что сейчас Кью настроен на откровенный разговор. Он отпустил свою охрану, которая неусыпно наблюдала за его сердцем и душой, и позволил мне заглянуть вовнутрь. Я переплела пальцы с его и нежно поглаживала его руку.

— Пятьдесят семь чего, Господин?

Он закрыл глаза и вздрогнул, застонал и прижался к моей ласке, затем отпрянул в сторону.

— Не говори это слово, я его ненавижу. Не Господин. — Его челюсть сжалась. Он вел молчаливую битву внутри. Его нефритовые глаза, таившие в себе огонь, поймали меня в ловушку и не хотели отпускать.

Пьяная дымка вновь завладела им; он вздохнул и протянул:

— Неправда. Я люблю это слово, когда я твой Господин. Когда я — он, то обожаю причинять тебе боль. Мне нравится играть с тобой в игры разума. Но это делает меня похожим на него.

Кью сжал кулак и с силой ударил себя в грудь, я вскрикнула от неожиданности.

— Я больной придурок. Во мне нет ничего человеческого, я дьявольское отродье. — Он с силой сжал меня, затем резко потянул на себя и прижал, мы были нос к носу. — Но затем пришла ты и заставила принять мою темную сторону!

Я не понимала, что он имеет в виду. Мне не нравился его тон, его поведение и ненормальный, странный свет в его глазах. Сглатывая комок в горле, я решила перевести тему:

— Чего пятьдесят семь? Что значит это число?

Кью усмехнулся темной улыбкой.

— Девушек, конечно. Пятьдесят семь маленьких птичек, которых я заморозил своей зимой и потом позволил им оттаять.

Девушек? У него до меня было пятьдесят семь девушек? Сумасшедшая ревность заполнила меня, я застыла. Что все это значит? Мой разум выл, словно раненный зверь, мне причинили боль. Глупые пьяные метафоры Кью совершенно не волновали меня. Никто не может владеть пятьюдесятью семью девушками. Он был монстром

Я хотела сильно ударить его.

— Ты владел таким количеством девушек?

Он кивнул, как будто это имело какое-то долбанное значение.

— Да, пятьдесят семь. — Он провел пальцем между грудей, опуская его ниже. — Ты — пятьдесят восьмая. — Его глаза впились в мою грудь, он втянул шумно воздух, затем жестко схватил грудь руками и проскрежетал: — Ты, ты, пятьдесят восьмая, пришла и разрушила мою привычную жизнь

Я оттолкнула его руку в сторону.

— Я разрушила твою жизнь? — злость наполнила мое тело, смешиваясь с ревностью, гнев пожирал меня. Мое сердце отказывалось сбавлять скорость, оно неслось с ужасной скоростью: миллиард ударов в минуту. — Ты, чертов придурок, спал с пятьюдесятью семью девушками и задавал мне долбанутый вопрос «сколько мужчин побывало в моей киске». Ты чертов лицемер. — Я вскочила с кровати, нервно погружая пальцы в волосы, не в силах избавиться от сильной боли, которую мне причинила правда. — Ты даже не представляешь, насколько ненормальной и извращенной ты меня сделал.

Он тяжело поднялся на ноги. Но затем вновь опустился на кровать, поддерживая рукой голову.

— Прекрати истерить, эсклава. Иди ко мне. — Он продолжал держать голову склоненной, а руку вытянутой, пребывая в абсолютной уверенности, что я подчинюсь. Не в этот раз. Это перешло все границы.

Я подошла ближе и ударила его.

— Я была права, что позвонила в полицию. Ты ублюдок.

Воздух в комнате затрещал от напряжения, когда Кью поднял голову и посмотрел на меня. Он стиснул зубы, и его состояние за секунду изменилось из просто чертовски пьяного до злого, гневно пьяного. В одно мгновение Кью поднялся с кровати, схватил меня на руки и бросил на кровать, наваливаясь сверху и прижимая к кровати.

Он разъяренно прорычал:

— Я ублюдок? Это похоже на настоящую причину, почему я являюсь твоим Господином? Разве мне не нужно быть жестоким и неприступным? — он провел языком дорожку, облизывая кожу до моего уха, обдавая меня ароматом бренди. — Мне нравится обращаться с тобой как с грязью. Это делает меня чертовски твердым. — Он толкнулся твердой эрекцией, прижимая мои бедра к кровати, потираясь о них. — Ты чувствуешь это, эсклава? Видишь, до чего ты меня довела своей борьбой! Сопротивлением. Я стал твердым от желания наказать тебя, трахнуть тебя, показать тебе, что твое место подо мной.