Анаис Нин - Шпион в доме любви

То же самое он испытывал, когда Элена говорила:

— Теперь мне нужно к Пьеру.

Ничто не могло ее удержать. Как бы приятно им ни было вместе, с какой бы нежностью она к нему ни относилась. Когда ей приходило время быть с Пьером, ничто не могло ее удержать.

Столь же сильно привлекал его ее странный оттенок мужественности. Когда они были вместе, он всегда ощущал ее личность как нечто энергичное, активное и позитивное. Рядом с ней он забывал про свою лень, нерешительность и медлительность. Она воздействовала как катализатор.

Он рассматривал ее ноги. Как у Дианы-охотницы, мальчика-женщины. Ноги, которые умели бегать и прыгать. Его охватило непреодолимое любопытство и захотелось увидеть все ее остальное тело. Он приблизился к стремянке. Изящные ножки Элен исчезали под кружевными трусиками. Ему не терпелось увидеть больше.

Она посмотрела на него сверху вниз и заметила, что он рассматривает ее с повышенным вниманием.

— Элена, мне хотелось бы посмотреть, как ты сложена.

Она улыбнулась ему.

— Можно мне на тебя взглянуть?

— Ты уже это делаешь.

Он поднял подол юбки и накрылся им с головой, как зонтиком. Элена стала спускаться с лестницы, однако его ладонь остановила его. Он взялся за резинку трусиков и потянул, намереваясь их снять. Элена осталась стоять посреди стремянки, одна нога выше другой, мешая ему тем самым стянуть трусики до конца. Тогда он привлек ее к себе за колени, спустил трусики совсем и ласково положил ладонь на ягодицы. Он, как скульптор, исследовал их линии, упругость и округлость, как будто был фрагмент статуи, выкопанной им из земли. Больше он ни к чему не прикасался и трогал только ягодицы, постепенно притягивая их все ближе и ближе к своему лицу, одновременно не давая ей повернуться. Элена между тем спускалась с лестницы.

Она уступила его капризу, предполагая, что он будет только ее рассматривать и трогать. Когда она дошла до самой нижней ступеньки, он уже держал в ладонях обе ее ягодицы, мял их, словно это были груди, и ласкал женщину каким-то почти гипнотизирующим образом.

Прислонившись к стремянке, Элена смотрела на Мигуэля. Она понимала, что он пытается проникнуть в нее. Сначала он потрогал то отверстие, которое было слишком маленьким и сразу заболело. Она застонала. Тогда он двинулся вперед, нашел половое отверстие и сообразил, что может войти в нее здесь. Она поразилась тому, каким он сделался твердым, что он может оставаться в ней и двигаться вперед и назад. Хотя толчки его были мощными, двигался он не настолько быстро, чтобы кончить. Осознавал ли он со все большей отчетливостью то, что вторгся в женщину, а не в мальчика? Он медленно выскользнул из нее, не дав достичь оргазма, и отвернулся, чтобы она не увидела, как он разочарован.

Она поцеловала его, желая показать, что это нисколько не повредило их отношениям и что она §се прекрасно понимает.

Иногда, гуляя по улицам или сидя в кафе, Элена оказывалась загипнотизированной лицом мужчины, похожего на альфонса, или рабочим в высоких сапогах, или мужчиной с лицом жестокого преступника. Это ощущение страха возбуждало и влекло ее эротически. Женский элемент ее натуры приходил в восторг. Какое-то мгновение она чувствовала себя проституткой, которая ждет, что ей нанесут удар в спину в наказание за то или иное проявление неверности. Она испытывала страх, чувствовала, что поймана, и забывала о своей свободе. Это пробуждало в ней глубокие примитивные инстинкты, желание ощутить мужчину, повелевающего ею с силой, которая может открыть и проникнуть в нее против ее воли. Быть грубо изнасилованной — вот о чем часто грезит женщина. Она пыталась избавиться от этих навязчивых образов.

Она пришла к выводу, что влюбиться в Пьера ее заставил опасный блеск его глаз и то обстоятельство, что он был мужчиной, не испытывавшим ни стыда, ни мук совести, мужчиной, который брал, что ему полагалось, и наслаждался этим, не думая ни об опасности, ни о тех последствиях, к которым это может привести.

Что сталось с тем неукротимым и своенравным дикарем, которого она встретила на горной тропе в одно прекрасное солнечное утро? Он выдрессировался и жил исключительно ради эротики. Эта мысль заставила ее улыбнуться, потому что нечасто попадаются мужчины такого рода. Однако он по-прежнему был дитя природы. Иногда она говорила ему:

— Где твоя лошадь? Ты всегда выглядишь так, как будто оставил ее за порогом и скоро тебе опять в седло.

Спал он голым. Он ненавидел пижамы, шлафроки и домашние тапочки. Он бросал окурки на пол и мылся в ледяной воде, как поселенец. Он с отвращением относился к комфорту и всегда усаживался на самый твердый стул. Однажды вода оказалась настолько холодной, а его тело таким горячим и запыленным, что из пор чуть не повалил пар. Он протянул к Элене свои дымящиеся руки, и она сказала:

— Ты — бог огня.

У него совершенно отсутствовало ощущение времени, и он не знал, что можно успеть сделать за час. Одна его половина была навсегда убаюкана сном о той материнской любви, которую она ему подарила, сном, переполненным ленивыми грезами о путешествиях, которые ему предстоит предпринять, и о тех книгах, которые он еще напишет.

Кроме того, он был странно застенчив и сдержан, как кошка. Хотя спал он голым, по квартире он никогда нагишом не ходил.

Он обладал расширенным пониманием и интуицией. Однако к этой своей способности он прибегал не всегда так, как Элена. Он частенько ввязывался в споры, драки и походы за спиртным с никчемными дружками и проводил вечера с бестолковыми людьми. Это разлучало их. Элена хотела быть, как он, уметь общаться с кем угодно, однако воплотить это желание в жизнь ей не удавалось. Она грустила. После их совместных выходов «в свет» она часто возвращалась домой одна.

Первая по-настоящему серьезная ссора разгорелась из-за времени. Он мог позвонить ей и сказать:

— Приходи ко мне часиков в восемь.

Имея свой собственный ключ, она открывала дверь, входила и садилась читать книжку. Он являлся к девяти. Или звонил, когда она уже сидела и ждала, и говорил:

— Я скоро.

И приходил спустя два часа.

Однажды вечером, когда она прождала его слишком долго (и чувствовала себя крайне мерзко, потому что думала, будто он задерживается у другой женщины), ее уже не было, когда он пришел. Настала его очередь злиться. Однако это не изменило Пьера. В другой раз она закрыла его снаружи. Она стояла за дверью и прислушивалась. Она уже начала надеяться на то, что он не уйдет, и была глубоко несчастна при мысли о том, что испортила предстоящую ночь. Однако продолжала стоять и ждать. Он позвонил еще раз, довольно осторожно. Если бы он позвонил рассерженно, она, вероятно, не прореагировала бы, но звонок был робкий и виноватый, и она открыла дверь. Она все еще злилась. Он хотел ее, а она оказала сопротивление, что привело его в возбуждение. При виде его страсти она опечалилась.