Тиамат - Эклипсис

В приемном зале Фаннешту всегда было многолюдно, но Альва бывал здесь не один раз и уже знал, с кем нужно поговорить и кому сунуть пару монет, чтобы его приняли побыстрее. Его провели в комнату, где ожидал глава Гильдии лекарей Меда Морейли, криданин по происхождению, судя по его двойному имени.

– Добро пожаловать в Фаннешту, – сказал он церемонно. – Что привело сюда высокородного кавалера из Трианесса Альву Ахайре?

«Дурацкий вопрос, – со злостью подумал высокородный кавалер. – Как будто он не видит у меня на руках больного в почти бессознательном состоянии!» Он посадил эльфа в ближайшее кресло и сказал:

– Это эльф, он жестоко пострадал от насилия и побоев. Вылечите его, и я щедро заплачу.

Морейли подошел ближе, протянул длинную костлявую руку, повернул к себе лицо эльфа, глядя ему в глаза, потрогал лоб, пощупал пульс, откинул волосы, чтобы взглянуть на уши, отвернул ворот рубашки, из-под которого виднелся шрам.

В глазах пленника вдруг полыхнул страх, такой очевидный и явный, что Альву будто обожгло. Он мгновенно догадался о его причине: эльф решил, что его собираются продать, как раба. «Ты бы ему еще мускулы проверил и в рот заглянул, лекаришка несчастный!» – подумал он с досадой.

– Мне очень не хочется разочаровывать кавалера Ахайре, но скромные возможности нашей Гильдии не простираются так далеко, чтобы мы могли успешно лечить представителя Древнего народа, – произнес Морейли.

Нахмурившись, Альва взглянул на него и сказал, тщательно подбирая слова:

– Храм Фаннешту славится своими искусными врачевателями. Я верю, что вам подвластна любая болезнь, душевная или физическая. Возможные расходы меня не пугают, – он высыпал на стол кучку золота, добрую половину всей своей наличности.

Меда Морейли побарабанил пальцами по столу, взялся за подбородок и снова посмотрел на эльфа.

– Не знаю, – произнес он с сомнением. – Здесь понадобится много усилий, придется готовить эликсиры по индивидуальным рецептам, заживлять все эти следы… хм… небрежного обращения. Кроме того, пациент очень истощен, как душой, так и телом, лечение будет чрезвычайно трудным…

Альва с облегчением вздохнул, поняв, что лекарь просто набивает цену, и добавил к горке монет на столе остальное золото из мешочка. Сейчас он, наверное, дал бы выпустить себе кровь из вен, если бы это было нужно для лечения.

– Кавалер Ахайре очень щедр, но…

– Ни слова больше, умоляю, о мудрейший Меда Морейли! – Альва расстегнул свой рубиновый браслет и бросил его на стол. – Я вернусь через две недели и рассчитываю к тому времени застать моего… – он запнулся, – друга в полном здравии. Я надеюсь, что у вас есть знатоки Древнего языка, потому что он не владеет всеобщим. И вот еще что… – Поколебавшись, Альва добавил: – Когда он немного придет в себя, его следует не держать взаперти, но несколько ограничить перемещения и наложить привязывающее заклятие, чтобы благородный эльф не покинул пределы Фаннешту до того, как закончится лечение.

Морейли понимающе кивнул и усмехнулся.

– Пусть высокородный кавалер не беспокоится, его… хм… подопечный не покинет Храма до его возвращения.

Два молодых ученика подхватили эльфа под руки и почти унесли его прочь. Кавалер Ахайре распрощался с главой Гильдии лекарей и вернулся через портал в степи эссанти, расстилающиеся за сотни лиг от Фаннешту. Портал, выполнив свое предназначение, сразу же погас. Альва сел на коня и продолжил свой путь в Трианесс.

Все две недели пути он ни на минуту не переставал думать об эльфе. Покачиваясь в седле, вспоминал запах его кожи, шелк волос, глаза под серебряными блестящими ресницами, худощавую, пропорционально сложенную фигуру… но больше всего – тот слегка удивленный взгляд, которым эльф наградил его во время поцелуя, будто на мгновение Альве удалось пробиться за стены, воздвигнутые им вокруг себя… и тот легкий стон, слетевший с его губ, когда человек, желавший спасти его, причинял ему боль. А ведь Альва сделал бы все, чтобы доставить ему удовольствие, он хотел бы привезти его с собой в Трианесс, поселить в своем доме, окружить роскошью и заботой, выполнять каждое его желание! Он с ума сходил, представляя эльфа в своей спальне – улыбающимся… счастливым… изнемогающим от желания… «Богатая же у меня фантазия!» – с горечью думал Альва.

При дворе короля он был встречен с радостью. Придворные ждали его возвращения с нетерпением, и вовсе не потому, что хотели поскорее узнать об исходе миссии (каковая была секретной), а потому, что Альву Ахайре очень любили в столице. Старые друзья устроили вечеринку в его честь, но он ускользнул с нее в самом разгаре, сославшись на усталость от дальней дороги. На самом деле он просто не чувствовал в себе настроения веселиться и флиртовать. Его все время расспрашивали о путешествии, а что он мог рассказать, если только эльф занимал его мысли? В общем, все сошлись во мнении, что кавалер Ахайре поступил неучтиво по отношению к столичному обществу: только вернувшись в Трианесс, он тут же его покинул, и никто не знал, когда он выехал из города и куда отправился. Также никто не знал, что кавалер продал в спешном порядке две старинные вазы из своей обширной коллекции и потратил бешеные деньги на свиток магического портала. Если бы кто-то сумел заглянуть в его запертый кабинет, то увидел бы у одной из стен что-то вроде огромной овальной линзы, переливающейся радужными цветами, и понял бы, где сейчас пребывает кавалер Ахайре, однако цель посещения им храма Фаннешту все равно бы осталась загадкой.

В это время Альва, сжигаемый нетерпением, мерил шагами вдоль и поперек комнату, в которой его принял Меда Морейли. Он уже знал, что с пленником все в порядке, что его жизни и здоровью ничего не угрожает, и теперь ожидал брата Мархэ, который владел Древним наречием, чтобы тот послужил ему переводчиком. Альва хотел наконец сказать эльфу, что не собирается держать его в плену, и тем самым отрезать себе все пути к отступлению. Он боялся самого себя и того, что мог сотворить, взглянув еще раз в эти глаза цвета расплавленного серебра.

Он постучал, – не для того, чтобы попросить разрешения войти, а чтобы предупредить о своем приходе, – вошел в комнату и остановился так резко, схватившись за косяк двери, что шедший за ним брат Мархэ налетел на него, но Альва этого не заметил. Он смотрел на эльфа, и дыхание замирало у него в груди.

Древний казался ему привлекательным и раньше, но лишь тонкий ценитель, которым был Альва, мог разглядеть эту красоту в измученном грязном существе. Теперь, когда болезнь покинула его тело, когда следы пережитых страданий были стерты искусством лекарей Фаннешту, он был безумно, нечеловечески прекрасен. Так прекрасен, что у Альвы защемило сердце, и он отвел глаза, не в силах больше терпеть эту боль.