Анаис Нин - Генри и Джун

У него такое же большое тело, как у Джона. Он так крепко обнимает меня, что я едва могу дышать. Поцелуи его не так сладострастны, как поцелуи Генри, мы не совпадаем. Но я остаюсь в его объятиях. Алленди говорит:

— Я научу вас играть, научу не воспринимать любовь так серьезно, даже трагически, и не платить за нее огромную цену. Вы все слишком драматизируете и усложняете. Нам будет хорошо! Я так хочу вас!

Какие отвратительные рассуждения! Я его ненавижу! Он говорит, а я наклоняю голову и улыбаюсь. Алленди старается меня расшевелить, он хочет узнать, о чем я думаю. Мне хочется плакать. Я стремилась именно к таким отношениям, и вот теперь добилась своего. Алленди уравновешенный и сильный человек, но я его разочаровала. Я хотела бы, чтобы он полюбил меня, а потом я предала бы его. Алленди все понимает.

— Вам это кажется скучным? — спрашивает он.

Меня восхищает и очаровывает его тело. Сам он мне непонятен.

Эдуардо, которому я все рассказала, рад моим шагам навстречу Алленди. Но они оба ненавидят Генри.

И все-таки сегодня вечером я очень хочу Генри, мою любовь, моего мужа, которого я собираюсь вскоре предать. Я знаю, что почувствую при этом ту же горечь, что с Хьюго. Мне так хочется любить самоотреченно, быть верной. Мне нравится наш роман с Генри, но какая-то дьявольская сила отталкивает меня от него.

Алленди очень помог Хьюго, вселил в него невероятную силу. Кажется, Хьюго начинает любить его, в нем ведь есть некоторая гомосексуальность.

Алленди сейчас, как дьявол или Господь Бог, управляет жизнями всех нас. Вчера вечером, когда мы с Хьюго разговаривали, я почувствовала, как искусно влияет на него Алленди. Я громко рассмеялась, когда Хьюго заметил, что, по словам Алленди, мне необходимо, чтобы надо мной доминировали. Хьюго прокомментировал эти слова:

— Да, но это легко. Анаис гибка и податлива.

Алленди, наверное, улыбнулся в ответ. Потом Хьюго приходит домой и бросается на меня с новой страстью, и мне это нравится. О, мне это очень нравится! Мне кажется, что меня осчастливили трое мужчин, все они так прекрасны, что я с легкостью могу любить их одновременно.

Моя разборчивость не дает мне спокойно наслаждаться. Жаль, что Алленди не слишком настойчив. Он подчиняется женщинам. Ему нравились мои агрессивность и активность во время сексуальных игр. Первый сексуальный опыт самого Алленди был пассивным: ему было шестнадцать, и с ним занималась любовью женщина гораздо старше его.

Я шла на встречу с ним, дрожа от нетерпения, холода и возбуждения. Психоанализ у нас не получился. Мы говорили об Эдуардо, о Хьюго, об астрологии. Я попросила его прийти ко мне домой, но ему кажется, что он еще не готов к этому из-за своей работы с Хьюго. Мы посмеялись над вопросом о доминировании. Мне нравится, как он ласкает мое тело, не делая никаких непристойных жестов, не то что Генри. Он — типичный Овен. Мы целуемся стоя, и я чувствую себя такой маленькой рядом с ним. Он знает меня лучше, чем я его. Я не могу понять этот загадочный характер, говорю, что слепо доверяла ему, что хочу просто плыть по течению. Не нужно анализировать мое поведение. Алленди понял.

От него я пошла в кафе на углу, где договорилась встретиться с Генри. Перед встречей с Алленди я говорила с Эдуардо. А в восемь тридцать назначила свидание Хьюго. Увидев Генри, я почувствовала, что очень отдалилась от него. Мне было противно мое непостоянство.

Мне теперь есть что скрывать от Генри, и я не могу больше все открывать Алленди, потому что мы теперь — мужчина и женщина, между которыми разгорается страсть. Я потеряла отеческое покровительство! Не могу сказать ему, что все еще люблю Генри. Должна ли я пытаться быть честной с Генри?

Сегодня вечером, пока я пишу, Хьюго играет на гитаре, а потом притягивает меня к себе с новой силой, вызванной к жизни психоанализом. Он очень многословен в своем дневнике, говорит возбужденно, но, безусловно, интересно.

Эдуардо не верит моим откровениям об Алленди. Он подозревает, что мы задумали спасти его, вызвав ревность. Эдуардо, мой любимый испорченный ребенок, которого я буду любить вечно! Мы счастливы вместе только тогда, когда погружаемся в волшебный мир красоты. Он стер из своей памяти наши сексуальные переживания, но не обиду. Он мечтает, что в один прекрасный день я приползу к нему на коленях, чтобы он мог заставить меня страдать, отомстить мне за то, что я щеголяла перед ним отношениями с Генри.

Он борется со мной — слепо, тупо, зло, — упрекая меня за ту ночь, когда мы пошли на танцы и я пыталась его расшевелить. Он, конечно, ревнует, потому и показывает Алленди записку, где я пишу, что люблю его и всегда буду любить странной, таинственной, необъяснимой любовью.

Я спешу за помощью к Алленди: моя демонстрация своего желания к Эдуардо нужна, чтобы просто загладить невыносимую для него обиду. Я хотела, чтобы последнее слово осталось за ним, чтобы он почувствовал, что сам отказался от меня, ведь ему просто необходимо было ощутить свою силу. Но когда Алленди демонстрирует мне свою нежную и покровительственную любовь, я восстаю. Он хочет отложить нашу близость, чтобы продолжить психоанализ, в котором, по его мнению, я все еще нуждаюсь. Когда я отказываюсь, я лишь подтверждаю его подозрения: мне нужна экстравагантная, страстная любовь, а не его нежность и покровительство. Он догадался, что его любовь для меня — трофей, сам он мне не нужен. Как только я написала эти слова, я поняла, что они не совсем верны.

Я оставляю Алленди совершенно разбитым и возвращаюсь к своей истинной любви — к Генри, возвращаюсь с великой радостью и буйным весельем. Как быстро мы вспыхиваем! Я начинаю понимать, что могу по-настоящему любить, только когда доверяю человеку, когда могу быть с ним совершенно откровенна. Я уверена в любви Генри и поэтому забываю о себе.

Потом Генри рассказал мне, что ревновал и боялся, потому что читал об истеричках, способных испытывать глубокое чувство одновременно к нескольким мужчинам. Неужели я такая?

Единственное, на что способен психоанализ, — это заставить человека осознать все его несчастья. Я добилась путающей ясности в осознании всей опасности моего случая, но это не научило меня смеяться. Сегодня у меня такое мрачное настроение, какое бывало только в детстве. Только Генри, самый жизнерадостный человек на свете, способен сделать меня счастливой.

У меня произошел чрезвычайно важный разговор с Алленди. Я принесла ему две страницы «объяснений», и поначалу они очень озадачили его. Я отметила два момента, которые меня от него отталкивают: во-первых, он сказал однажды: «А что будет с бедным Хьюго, если я поддамся искушению? Если он узнает, что я предал его, лечение станет невозможным». Щепетильность, точно такая же, как у Джона. Она для меня просто невыносима, я слишком страдала от нее, именно поэтому мне так нравится бесцеремонность Генри. И Джун тоже. Они создают некое равновесие, благодаря которому я чувствую себя легко и свободно. Но, как говорит Алленди, нельзя искать равновесия в других — оно должно быть внутри тебя. Я должна освободиться от щепетильности, чтобы не покоряться бесцеремонности окружающих.