Измена генерала (СИ) - Дале Ари

И тошнота разом проходит.

Совсем не вовремя вспоминаю, как он целовал меня в лоб, проверяя температуру, когда прошлой зимой я неудачно прогулялась на морозе. Он приносил чай, который помогал притупить боль в горле из-за непрекращающегося кашля. Даже кормил меня с ложечки, ведь стоило мне подняться, голова тут же начинала кружиться, и я падала обратно. Дима ухаживал за мной, заботился, даже дела на работе отменил. Он не отходил от меня несколько дней, пока температура не спала окончательно.

Но место нежности, которая начала расцветать в груди, быстро занимает боль предательства. Она щупальцами обхватывает грудь и так сильно сжимает, что становится трудно дышать. Ладонь потеет, но из руки мужа она не выскальзывает. Дима держит меня крепко и отпускать не собирается. Хотя я не сомневаюсь, что чувствует не только насколько она влажная, но и как мой пульс растет все сильнее и сильнее.

Нужно успокоиться. Не время поддаваться эмоциям, особенно, когда каждый шаг приближает меня к неизвестности.

Артем…

Он пострадал из-за меня. А то, что Дима встретил его не чаепитием, не вызывает сомнений.

Если бы я не написала Артему… если бы не попыталась сбежать, не чувствовала бы сейчас, как внутренности сжимаются, когда муж проводит меня мимо кухни. Теперь-то я знаю, куда мы направляемся. В конце коридора за кухней всего одно место, где можно держать человека.

Я сглатываю. Дрожь проносится по телу. Рука мужа сильнее сжимает мои пальцы. Причиняет боль, но я молчу. Даже внимания не обращаю, потому что Дима нажимает на позолоченную ручку деревянной двери и перед нами открывается тьма. Настоящий мрак, который быстро рассеивается, когда Дима нажимает на выключатель на стене. Свет освещает кирпичные стены и бетонные ступени, ведущие в подвал дома, где находится винный погреб.

Я кусаю губу, когда мы начинаем спускаться. Сердце так сильно колотится в груди, что за его стуком я не слышу шум вентиляции. Чем ниже спускаемся, тем холоднее становится. Я содрогаюсь, что не скрывается от мужа. Он ведет плечами, но не оборачивается. Просто ведет меня вниз, пока мы не оказываемся в просторном помещении, отделанном серым натуральным камнем. По стенам тянутся деревянные полки с бутылками из-под вина, а посреди комнаты должен был стоять деревянный стол с высокими стульями. Должен был, но…

— Дмитрий Геннадьевич, — Слава оборачивается.

Он стоит посреди погреба. На его лбу выступает пот. Шрамы на щеке выглядят грубее из-за приглушенного освещения. Верхние пуговицы белой рубашки расстегнуты, а рукава закатаны до локтей. Руки сжаты в кулаки. Костяшки сбиты. На них выступает кровь.

Слышу стон. И закрываю рот рукой.

Из меня не вылетает ни звука, но я не могу оторвать взгляда от привязанной веревкой к ножке стула босой ступни. Слава отшагивает в сторону, и я поднимаюсь взглядом по ноге, обтянутой джинсами. Черная футболка появляется следующей. На груди в нескольких местах она меняет цвет и становится плотнее. У ее края на шее замечаю красное пятно и смотрю выше.

— Боже, — шепчу я и делаю шаг назад.

Пытаюсь вырвать руку из хватки мужа, но он держит так крепко, что кажется одно неверное движение и я сломаю пальцы. Но это меня не останавливает. Тяну руку на себя. Не отпускает. Дергаю. Чувствую резкую боль. Дергаю снова. Снова. И снова.

Но вместо того, чтобы отпустить, Дима перехватывает меня за запястье и подтягивает к себе. Он становится у меня за спиной и кладет руки мне на плечи. Сам же близко прижимается. Так близко, что я чувствую его твердую грудь своей спиной. Его дыхание горячит мою шею и посылает по телу мурашки. Мурашки ужаса.

— Ты хотела знать, где твой Артем, — шепчет Дима мне на ухо. — Смотри.

Я содрогаюсь всем телом, хочу отвернуться или закрыть глаза, но не могу. Смотрю на Артема, и чувствую, как слезы начинают течь по щекам. Его лицо опухло. Один глаз заплыл и покрылся полузасохшей, вытекшей из брови, кровью. Губы разбиты. Нос неестественно согнут.

Артем еле держит голову. Она качается: то и дело пытается упасть назад или на грудь. Но все же Артем смотрит на меня. Один глазом, но смотрит. И, кажется, жалеет. Жалеет меня. Хочет что-то сказать, но его губы почти не шевелятся. А из горла вырываются членораздельные звуки. Голова Артема падает на грудь. Он пытается ее поднять, но не может. Не может…

Что же я наделала?

— Зачем? — еле слышно произношу я.

Ноги приросли к земле, а взгляд прикован к Артему. Слышу его вдохи, хриплые, немного булькающие. Боюсь даже представить, что твориться под футболкой. А что внутри?

— Зачем? — смешок мужа отражается от стен и звучит словно гром в закрытой комнате. — Он должен понять: нельзя трогать мое.

Я резко разворачиваюсь.

— Твое?! — толкаю мужа в грудь. — Твое?

Наступаю на него. Дима не двигается. Смотрит на меня. Ждет.

А мне срывает крышу.

Я сама иду в пасть к хищнику.

— Твое говоришь? — снова толкаю его, он позволяет. — Тогда какого хрена ты трахал другую бабу? Или даже не одну?

В глазах мужа загорается огонь. Вижу, как искра вспыхивает, и понимаю, что снова попала в капкан. Но отступить или сбежать не успеваю. Муж перехватывает меня, разворачивает и впечатывает спиной в стену. Полки рядом с нами трясутся, но ни одна бутылка не падает.

— Разве есть разница? — Дима шепчет мне прямо в губы. — Какая разница, кого я трахал, если все равно возвращался к тебе?

Дыхание застревает у меня в груди. Я открываю рот, чтобы что-то сказать, и сразу же закрываю. Ни слова не вылетает из меня. А что я могу сказать? Какие аргументы привести? Как переплюнуть извращенную логику мужа?

Стон разносится по комнате, и я пытаюсь выглянуть из-за плеча Димы, но он так крепко прижимает меня к себе, что даже пошевелиться не удается. Я могу лишь смотреть в его черные глаза и осознавать, в какую трясину меня затянуло.

— Ему нужно в больницу, — мой взгляд мечется по жесткому лицу мужа, пока его пальцы впиваются в мои плечи.

Я чувствую своей грудью биение его сердца. Ровное. Сильное. Не чета моему. Мое сердце бешено бьется, а дыхание вторит ему. Губы пересохли, и я не могу сдержать порыв облизать их. Это сразу же привлекает внимание мужа. Его взгляд моментально опускается на губы, а член дергается.

Еще один стон врывается в мое сознание, и я чувствую горячую вину, разливающуюся в моей груди.

— Пожалуйста, — шепчу я, — отправь его в больницу.

Дима не двигается. И кажется, не собирается. Его взгляд возвращается к моим глазам. Что-то ищет там. Пытается докопаться до сути. Найти правду. Но какую, известно только ему.

— Он заслужил все это, — Дима шепчет мне на ухо. — Ты — моя.

Осознание его слов приходит не сразу. Сначала я чувствую, как муж губами скользит по моей шее. Нежно. Почти невесомо. Потом его запах начинает кружить голову и не дает ясно мыслить. Прикосновение сильной руки к бедру посылает волну жара по телу и не дает сосредоточиться. Тело предает меня. Оно подчиняется сильнейшему. Признает своего хозяина.

Но разум… он коварен. В момент, когда я хочу закрыть глаза, отдать всю власть мужу, разум подбрасывает мне воспоминание. Я не понимаю, реальное оно или плод моей фантазии, но то, как муж трахает любовницу, быстро отрезвляет меня. Я начинаю вырываться. Брыкаюсь, толкаю, бью мужа по голени. Вот только ему нипочем. Дима стоит, не шелохнувшись и… улыбается.

Замираю.

За почти два года семейной жизни я только раз или два видела его улыбку. Что вообще происходит?

— Какого хрена? Я сказал, отвалите от меня, — дверь ударяется об стену, а по ступеням в погреб слетает огромное тело.

Чувствую облегчение. Вадим в черной водолазке и в черных спортивных штанах замирает посреди комнаты. Сразу за ним следуют двое охранников. Они чем-то даже похожи, хотя на самом деле абсолютно разные. Один худощавый, белобрысый и до невозможности высокий. Его впалые щеки так сильно отличаются от отьевшегося лица второго охранника, у которого за черным костюмом явно скрывается мощное тело, если судить по тому, как пиджак натягивается на груди. Возможно, растерянные взгляды, которые они бросают на моего мужа, делают их собачонками в моих глазах. А стоит мужу кивнуть, оба, как болванчики, разворачиваются и начинают подниматься наверх.