Георгий Котлов - Несколько мертвецов и молоко для Роберта

Вода в пруду была очень грязная и цвела. Несколько ребятишек возились у берега в тине, рядом с ними плавала автомобильная камера. Каждое лето здесь купаются ребятишки, иногда — взрослые. Странно, но никого не прогоняют из этого заповедного пруда.

— Искупаемся? — спросил я Элю. Спросил просто так, а она сразу согласилась и стала раздеваться.

Пришлось раздеться тоже. Лысый, страшный, как сказала бы моя тетя, в широченных семейных трусах, я полез за Элей в тину. Она шла впереди, и на ней были только узенькие красные трусики. Фигурка у нее была очень даже ничего. Ребятишки перестали плескаться и дружно принялись пялиться на ее голую грудь. Что с них взять? Было бы мне, как им, лет по девять-десять, я тоже бросил бы все дела и стал пялиться на голую девичью грудь. Сами понимаете, в их возрасте — это диковинка.

— Да-а, — сказал я. — Видел бы тебя сейчас Александр Сергеевич.

— Думаешь, я совсем без комплексов? — спросила Эля. — Просто у меня нет купальника.

Мы поплыли на середину, где вода была чище, и я почему-то здорово возбудился, плывя рядом с Элей. Наверное, потому, что иногда она поворачивалась на спину, плыла на спине, и ее грудь заманчиво блестела от воды и солнца. Я представлял, что плыву рядом со своей кошечкой, протягивал к ней под водой руку, касался ее ягодицы или плеча, и это прибавляло желания. Эля смеялась и пыталась отплыть от меня подальше.

— Роберт, ты утопишь меня! Я совсем не умею плавать!

— Плывешь же, вон как здорово.

— Ага, здорово, кое-как, а не здорово. Не подплывай, прошу, близко!

— Не бойся, если будешь тонуть, я тебя спасу. — Спасу. Вот чудак. Честно говоря, и сам пловец неважнецкий. В ванной торчать день-деньской — это да, умею, но случись куда-нибудь плыть, скажем, метров сто, и на третьем десятке пойду на дно, как топор. Самого хоть спасай.

— Лучше не топи меня, — сказала Эля, — тогда и спасать не придется.

— Думаешь, я правда спасти могу? Я сам хуже топора плаваю.

— Не смеши, Роберт!

— Тогда буду тебя страшить. Представь, что сейчас зеленый и раздувшийся утопленник пытается схватить тебя за ногу, чтобы утащить на дно. Он все ближе и ближе…

— Прекрати, Роберт! Ты сам, словно утопленник, тянешь ко мне свои зловещие щупальца… Блин, точно утону! — Эля поплыла к берегу, я за ней, а когда можно было встать на ноги, я обнял ее под водой и прижал к себе, к твердому и горячему жалу. Эля была сейчас очень хорошенькая, улыбалась, на волосах у нее блестели капельки воды, и все такое.

— Ты хочешь меня, Роберт? — спросила она.

— Как ты догадалась?

— А вот так! — Эля взяла в руку мое жалкое жало, стала ласкать его, а я под водой ласкал ей грудь. Соски были очень твердые, Мы стали целоваться, а потом я стянул с нее трусики, и она сама, чуть присев, поместила мое жало туда, где ему надлежало быть. По крайней мере, сейчас.

И мы стояли с ней по шею в этой грязной воде и занимались сексом, а ребятишки смотрели на нас и, наверное, думали, что мы просто целуемся. Кончил я прямо в Элю, но яд, наверное, все равно вытек из влагалища и пошел на корм рыбам.

Когда через несколько минут мы выбрались из пруда, ребятишки сидели на корточках возле нашей одежды. Хитрецы ждали Элю, чтобы вблизи получше разглядеть ее мокрую грудь. У одного мальчика в руках была удочка. На шее у него болтался деревянный крестик (видимо, все еще верил в несуществующего Бога), а волосы были выгоревшие от солнца, как у всех деревенских ребятишек.

— Что, есть здесь рыба? — спросил я. Сам знал, что ни черта здесь нет.

— Нету, — ответил мальчик с удочкой. — Одни лягушки и головастики. И пиявки.

— Врет он, — сказал другой мальчик. — Рыба здесь есть, мальки одни, синтявки, а он большую мечтает поймать. Но больших тут нету, — был этот мальчуган большеголовый, темноволосый и кудрявый. Не иначе потомок Пушкина. — А вы что, рыбу собрались здесь ловить?

— Да, — сказал я. — Камбалу.

Ребятишки деликатно засмеялись, продолжая смотреть на Элю восхищенными глазами.

— Нет здесь камбалы, — сказал мальчик с удочкой, а большеголовый, игнорируя меня, сообщил Эле:

— Врет он. Боится, что без него большую рыбу поймают.

— Врать нехорошо, — сказала Эля и, к разочарованию мальчишек, в особенности большеголового, быстро оделась. Я тоже оделся, но на меня никто не обратил внимания. Большеголовый так и крутился возле Эли, рассказывал ей какие-то байки. Было ясно, он от нее без ума.

Когда мы уходили, большеголовый, погрустневший, закричал:

— Приходите еще купаться! Здесь вода всегда теплая!

Вот чертенок, подумал я, смеясь. Вода была дьявольски холодная, наверное, на дне били ключи, а этот большеголовый явно был потомком Пушкина. Такой же бабник, шельмец.

— Приедем обязательно, — пообещала ему Эля. Ей и самой было смешно.

Потом мы стояли на знаменитом горбатом мостике, перекинутом через пруд, и разглядывали головастиков и мальков в цветущей воде, а после этого вернулись в Пикшень. Тети все еще не было, и мы зашли к соседям. Открыла Катя, в очках для подводного плавания, и я сперва не мог сообразить, для чего она нацепила эти очки. Потом выяснилось, что она резала лук на кухне. Войдя в дом, мы с Элей сразу поняли, что, очевидно, точно так же выглядел Ноев ковчег во время своего бессмертного путешествия: каждой твари по паре. Я уже говорил, что у них была пропасть животных — попугайчики, ежи, собаки, свинки морские, большеглазые экзотические лемуры, что ли, и еще черт знает кто. Весь этот зоопарк все время напоминал мне комедию «Эйс Вентура», потому что там животные тоже занимали весь дом.

— Проходите, проходите, — сказала Катя. Она всегда была очень гостеприимная. — Сейчас я закончу на кухне и напою вас чаем. Сергей еще с работы не пришел, так что я совсем одна.

— Заметно, — сказал я, а Эля улыбнулась.

— Давненько тебя не было видно, Роберт, — сказала Катя. Она знала, что я — дезертирская морда и три года хоронился у своей тети. Наверное, все село знает об этом.

— Пока дома живу, — сказал я. — Пусть тетя немного, думаю, отдохнет. Надоел ей, поди, как собака, — на самом деле вы знаете, почему я ушел от тети, но не станешь же говорить об этом всем подряд. — Мы на минутку, Кать. Тети нет дома, и я хотел спросить, не знаешь, где она? Мы сейчас уйдем.

— Где она, я не знаю, но без чая вас не отпущу. Как зовут твою девушку?

— Эля, — сказал я.

— Катя, — сказала Катя. У нее был огромный живот, и была она очень молоденькая, наверное, Элина ровесница.

Мы прошли в комнату. В одном кресле спал огромный дог по кличке Граф, другое облюбовали морские свинки, ежи бегали туда-сюда по голому полу, громко стуча своими когтями. На плече у хозяйки дома лениво развалился экзотический большеглазый лемур, что ли, (огромные глаза у бедолаги были в слезах, и я подумал, что Кате нужно было и ему нацепить очки для подводного плавания, чтобы не плакал от лука, значит), а на голове сидел попугайчик. Еще один порхал из комнаты в комнату, как ошалевший, и, наверное, тоже выбирал место, куда бы ему приземлиться. Долго не раздумывая, он сел Эле на голову.