Отец на час. Работает спецназ (СИ) - Коваль Лина

— А мне без тебя плохо!.. Без тебя никак!

— Наверное, это любовь…

— Даже не сомневайся.

Темная итальянская ночь сменяется рассветом, а я все лелею свое хрупкое счастье и никак не могу заснуть. Опустив подбородок на мерно вздымающуюся грудь, рассматриваю спящее лицо Влада. Любуюсь его грубоватыми чертами и жесткой линией губ.

Это так удивительно…

Порой женская доля кажется чем-то вроде поля боя, на которое ты выходишь каждое утро, вооружившись туфлями на каблуках и модной сумочкой. И на этом поле боя ты — боец. Сражаешься, тратишь снаряд за снарядом, переживаешь потерю за потерей и иногда скрываешься в окопе, где со слезами зализываешь рваные чьим-то неосторожным действием или словом раны.

Так проходят годы…

А потом на подмогу приходит он: наглый спецназовец, который начинает сражаться за тебя.

И он обязательно будет подавать тебе снаряды, а потом и ты ему.

И он будет рядом, когда придется оплакивать очередные потери. И ты с ним будешь, потому что даже у грозных мужчин, которые излучают аромат мужественности и вседозволенности, непременно случаются потери и промахи.

Но главная метаморфоза, которая с тобой случится: в его сильных и крепких руках ты станешь девочкой. Потому что в каждой женщине-бойце скрывается девочка. Маленькая, хрупкая и живая.

Достойная самого лучшего!

Надо просто верить в это и никогда не позволять себе рассчитывать на меньшее!..

Никогда!..

Эпилог. Влад

Спустя семь лет

— Может, по пивку? — спрашивает Азиат, когда подъезжаем к его дому. — В программе: футбол, чешское фильтрованное и нарды. Как в старые добрые…

Я оборачиваюсь на сидение, заваленное мокрыми после дождя вещами. Плюс — в кузове лежит палатка, которую надо бы хорошенько просушить.

— Заманчиво, Серега, но на сегодня у меня есть программа поинтереснее: стирка, душ и… целый гаражный комплекс.

— Что еще за комплекс? — ворчит, выбираясь из моего «Рам Вагона» — новенького пикапа для охоты и рыбалки.

— Гаражный, на сто двадцать машиномест. С автомойкой и вертолетной площадкой. Почти… как настоящий, — смеюсь, пожимая его руку.

— Понял. А я приду сейчас и бахну, а потом футбол смотреть завалюсь. — Он забирает свой рюкзак и, махнув рукой, идет к подъезду.

Я смотрю на него… с небольшим сожалением, что вот так вот у него все, и ощущением, что я все в жизни сделал правильно. Может, это и прекрасно: иметь возможность спокойно и одному поваляться на диване, но расставлять коллекционные модели машинок на пластмассе, обклеенной наклейками, в свои сорок восемь мне как-то больше по нраву.

С этими мыслями еду к нам домой…

Пять лет назад Федерика вдруг задумала переезд. Даже удивился, зная ее привязанность к старому, небольшому коттеджу, но идею мгновенно подхватил: места и правда в нем было маловато. Продал квартиру, сбережения подсобрал, так что ее большая «шоколадная фабрика» осталась почти нетронутой.

Автоматические ворота открываются только после того, как проезжаю пост личной охраны — с недавних пор обязательный пункт жизни Федерики, который я сумел отстоять.

Загоняю пикап в гараж, выхожу и еще минуты три на него просто любуюсь.

Почему?..

Да потому что это бомба и я, черт возьми, счастлив, как семилетний пацан, которому на Новый год задарили игрушку!..

Посудите сами: полный привод с подключаемым передним неразрезным мостом и полная, стопроцентная мать ее защита узлов днища. Такого котеночка можно посадить брюхом на пень и возить за уши из стороны в сторону — с пикапом ничего не случится. Он преодолевает все: бездорожье, лед, воду. Только кофе в постель не приносит.

Еще раз взглянув на «Рам», закрываю гараж, а потом вспоминаю про долбанную палатку.

— Твою мать, — растираю уставшее лицо и нехотя снова жму кнопку на пульте.

Ворота уезжают под потолок.

— Любишь рыбачить, люби и батрачить, Владислав Алексеевич, — ворчу, доставая тяжелый мешок. — Ишь, разнежился, машину ему подарили. Барышня, блядь!..

Утаскиваю палатку на газон, по пути аккуратно распинывая детские велосипеды без колес. То ли мода новая, то ли я отсталый, но, когда в первый раз увидел — знатно охренел, а Федерика сказала, что это бе-го-вел и я про такое чудо техники не в курсе, потому что я старенький. Так и сказала.

Беговел. Ребенок на таком едет, отталкиваясь ногами от земли. Глупость полная, но лишь бы дитяткам нравилось.

Вообще, мы с женой любим друг над другом подшучивать на тему возраста, правда, я делаю это крайне редко и четко выверяя каждое слово, а то она потом обижается и губы свои дует.

— О, пап, — выбегает из дома Маша и резко останавливается на террасе. — Ты… приехал? — оглядывается.

— Приехал, — усмехаюсь, развязывая шнурки на чехле. — А что? Не должен был? — посматриваю на высокие окна, в которых горит уютный, теплый свет.

На улице еще не смеркается, но уже вечереет. Конец лета на дворе.

— Почему это, мы тебя ждали, па-поч-ка!.. — Маня прищуривается хитро и отбрасывает за плечо кудри-пружины.

Тоже прищуриваюсь.

С ней вообще ухо надо держать востро, иначе как безропотного кузнечика проглотит, исслюнявит и под свои длинные ноги выплюнет.

— Я пойду, папочка… — проходит мимо и пытается меня обнять.

— Грязный весь, Маш… — ругаюсь.

Смеется и все равно обнимает, звонко целует в щеку.

— Ты такой бородатый, — заискивающе улыбается.

И, кажется, наконец-то понимаю в чем дело…

Осматриваю короткий топик под легкой розовой джинсовкой и узкую юбку чуть выше колена.

— Куда это ты такая в пух и прах раздетая?..

— К Мирке, — дочь кивком указывает в сторону соседней улицы. — С ночевкой. Мамочка разрешила…

Усмехаюсь.

Родители Мирки в отпуске, а ей самой пятнадцать, и она каждую ночь развлекает соседей, врубая современные хиты на полпоселка. Слава богу, до нас звуки не доходят, но мужики из охраны жаловались. Спать просто невозможно.

Смотрю на улыбающуюся Машу и — если по чесноку — расстраивать ее не хочется, но родительство — это тебе не сачком летающих бабочек ловить, иногда и разбегающихся тараканов тапками бить приходится.

— Домой, Маш, — тихо говорю, киваю на дверь и дальше разбираюсь с палаткой.

— Но почему, пап?.. — она нервничает.

Началось.

— Не почему… Просто — домой. Отставить разговорчики. Никуда не пойдешь. Ты время видела?

— Я тебе что, новобранцы твои? — ставит руки на пояс.

Итить, деловая!..

У кого только научилась?..

— Домой.

— Так я же с ночевкой. Мама разрешила, — чуть мягче повторяет.

— А я — нет!..

— И папа разрешил, — ставит мне в претензию.

Побединский, блядь.

Детей раз в год видит и то по праздникам, но с барского плеча все «разрешает», а нашей манипуляторше только это и надо. А ведь тут как с конфетами в ее детстве не получится… Потому что такие «конфетки», как ночевки без родителей, да еще и с ребятами постарше могут быть ой какими горькими.

— Молодец-огурец у тебя папа, Маш. А я не молодец — я не разрешаю.

Молчит.

Злится и молчит.

А я каждый раз жду: что-нибудь в духе «он мне родной, а ты нет» ляпнет. Когда-нибудь, наверное, таки додумается. Обидно будет, но по хрен.

Переживу.

Переживем.

Моя дочь с ночевками по поселку бегать не будет. И старшая не бегала. Вон какая умница-раскрасавица выросла. Замуж недавно вышла. На свадьбе чуть не прослезился, а со дня на день вообще дедом стану.

— Пап…

— Маш, тебе всего одиннадцать.

— Мне уже ОДИННАДЦАТЬ, папа! — разводит руками и произносит раздуто. — Я уже подросток!.. — шмыгает носом.

— Ты еще не подросток.

— Подросток, папа!.. Я читала. Всемирная Организация Здоровья говорит, что подросток — это уже с десяти лет, — вытягивает губы уточкой.

— Всемирная Организация Здоровья может первоклассникам водительские права раздавать. Мне это фиолетово, мы здесь своих детей сами вырастим. По старинке. Без их абракадабры. Подростковый возраст начинается с тринадцати лет. И тогда мой ответ не изменится. Никаких ночевок без взрослых. Я. Сказал. Домой. — делаю голос построже.