Джейн Дэвитт - Привяжи меня

— Хорошо, — протянул Оуэн. — Умница… ты все делаешь правильно.

Стерлинг издал сдавленный звук, оттого что он знал, что все делает правильно, это казалось уже не таким ужасным. Он мог вытерпеть и больше. Он непроизвольно взглянул на коробочку с грузилами, а потом на Оуэна.

— Нет, — сказал тот. — Сейчас хватит и одной. — Он сжал слезу пальцами, мгновенно принося облегчение, как оказалось, уже не столь желанное. Стерлинг попытался возразить, но слова застряли в горле, он боялся, что Оуэн выпустит грузило из рук, и то резко дернется. Вместо этого Оуэн заставил его встать, поддерживая под локоть, так что цепочка ни разу не натянулась.

— Иди к дивану, — сказал Оуэн. — Я хочу, чтобы ты лег мне на колени.

При мысли о том, каково будет чувствовать тяжесть цепочки в таком положении, Стерлинг понял, почему Оуэн не стал добавлять грузила. На коленях Оуэна, чувствуя его руки на спине и ягодицах, спокойно и уверенно изучающие его тело, прежде чем начать шлепать, заставляя его корчиться и извиваться… Боже, он не мог пошевелиться, не натягивая цепочки и не дергая измученные соски.

Если бы во рту не было кляпа, сейчас он бы обязательно что-нибудь сказал, но что это было бы: «пожалуйста», или «нет», он не знал наверняка.

Шлепки были не такими сильными, как обычно, но, казалось, что все длится бесконечно. Стерлинг тонул в боли. Это было ощущение обратное тому, когда ты словно паришь и смотришь на себя со стороны, ничего не чувствуя, Стерлинг погрузился в свое тело глубже, чем когда-либо за всю свою жизнь, и ничто, кроме боли, больше не имело значения.

Соски горели, с каждым ударом ладони Оуэна по обнаженным ягодицам цепочка дергалась — и ощущение походило на сильный щипок искусных, безжалостных пальцев. Стерлинг всхлипывал, чувствуя, как от слез колет в носу, и дыхание становится испытанием — приходилось контролировать каждый вдох и выдох, подстраиваясь под удары. Он не мог сдержать слезы, да и не пытался их остановить. Член набух, и из кончика сочилась прозрачная жидкость, но когда Стерлинг открывал глаза, то ничего не видел. Мир стал белым пятном, сузился до его тела и тела Оуэна там, где они соприкасались, и он чувствовал приближение разрядки, такой сильной и острой, что это пугало его. Она накатывала как приливная волна, накрывала с головой и отступала, оставляя задыхаться — тонуть.

А потом Оуэн перекатил его на спину и прижал к себе, поддерживая сильной рукой. Острая боль от дернувшейся цепочки была едва заметна — капля в море, — но даже ее оказалось слишком много. Стерлинг выгнулся, толкнувшись вперед, смутно осознавая, что теперь ладонь Оуэна сжимает его напряженный член, делая это движение более значимым и материальным. Он трахал руку, которая только что отшлепала его, и от этой мысли оргазм стал неизбежен. Сперма выплеснулась на живот и грудь. Перед глазами все плыло, но Стерлинг чувствовал горячие капли на своей коже и слышал шум крови в ушах.

Оуэн потянулся к ремешкам кляпа, но помедлил. Мысли у Стерлинга слишком заплетались, чтобы он мог сформулировать вопрос, но мгновение спустя он уже получил ответ, когда Оуэн быстро и решительно снял зажимы, бросив клубок металла на пол.

Стерлинг впился зубами в резиновый шарик, тело прошило судорогой, чистой болью, так же как оргазм только что был чистым наслаждением — они снова разделились. Свободной рукой Оуэн бесконечно нежно растирал измученную плоть, каждый сосок по очереди, губы складывались в утешающие слова.

Когда Стерлингу наконец удалось разжать зубы, он расслабленно обмяк в объятиях Оуэна, и тот вытащил кляп и бросил его на пол.

Стерлинг чувствовал себя ужасно: слезы, сопли, слюни, размазанные по лицу, голова, пустая и в то же время свинцово тяжелая, — но это не помешало Оуэну наклониться и поцеловать его, легко коснувшись сначала лба Стерлинга, а потом его губ.

— Молчи, — предупредил его Оуэн, напоминание было как нельзя кстати.

Стерлинг кивнул и показал на упаковку одноразовых платков на ближайшем столике, вскинув бровь.

— Конечно, — сказал Оуэн, но когда Стерлинг начал вставать, добавил: — Нет, не двигайся. Лежи. — Поднявшись, Оуэн потянулся за упаковкой и передал ее Стерлингу, который вытащил сразу три платка и вытер глаза, а потом высморкался.

Какой кошмар.

Правда, снова дышать было просто восхитительно, а чувствовать руки Оуэна — еще лучше. Стерлинга настолько переполняли любовь и восхищение, что он готов был опуститься с дивана на пол и нести бессмысленные нежности, целовать ноги Оуэна, делать хоть что-то, что угодно. Если бы у него оставались хоть какие-то силы, он бы так и поступил. Вместо этого он повернулся к Оуэну и поцеловал того в губы, изливая всю свою нежность.

Ответ Оуэна походил на эхо всего, что Стерлинг не мог выразить словами — нет, не эхо, потому что оно обычно слабее, а поцелуй Оуэна был таким же жарким и страстным. Стерлинг застонал и прижался к Оуэну, не обращая внимания на то, что хлопок его рубашки царапает соски как наждак. Оно того стоило — лишь бы чувствовать его одобрение, знать, что ты нужен.

Стерлинг вдруг понял, что хотя сам и кончил — и вся рубашка Оуэна теперь перепачкана в доказательстве этого, — Оуэн все еще возбужден. Если бы ему разрешили заговорить, он бы попросил, чтобы ему позволили встать на колени, и пусть Оуэн делает с ним что пожелает, черт, да хоть дрочит на него. Стерлингу просто хотелось всего раз помочь Оуэну кончить — или хотя бы посмотреть.

Однако объяснить это жестами не выйдет, к тому же он не хотел давить на Оуэна, поднимая такую щекотливую для них тему, как секс, только не сейчас. Потому что хотя Оуэн всего лишь прикоснулся к нему, то, что он только что делал со Стерлингом, лучше всего можно было охарактеризовать словом «дрочить».

— Я принесу тебе попить, — сказал Оуэн, поцеловав его еще раз. — А потом ты можешь принять душ, пока я переоденусь. — Он оттянул воротник своей измазанной рубашки, местами приставшей к телу, и удрученно посмотрел на Стерлинга. — Оставь мне немного горячей воды.

Хотя Стерлингу совсем не хотелось отпускать Оуэна, он знал, что должен это сделать. Он оставался на диване — от усталости скорее лежа, чем сидя, — пока Оуэн не вернулся со стаканом воды — сегодня никаких бутылок, правда, ему совсем не хотелось спорить из-за этого. Он с благодарностью выпил весь стакан, слишком быстро и шумно глотая, оказалось, что пить хотелось сильнее, чем он думал поначалу. Пот высох, стянув обнаженную кожу солоноватой корочкой.

— Мы могли бы… могли бы принять душ вместе? — предложил он. — Ну то есть… я не буду вас трогать. Но я… хотел бы побыть с вами.