Анаис Нин - Шпион в доме любви

— А ты обещаешь, что не попытаешься переспать со мной?

— Обещаю.

Сначала она сняла рубашку и показала юное мальчишеское тело. Грудей у нее не было, только соски. Потом она сняла брюки. На ней были кружевные трусики телесного цвета. Ноги ее обладали красивыми женскими формами. Ко всему прочему, она носила чулки с подвязками.

— Позволь мне снять подвязки. Обожаю подвязки.

Элегантным движением балерины она протянула мне ногу. Я осторожно избавил ее от подвязок и увидел очень красивую ступню. Рассмотрел ее ноги, которые были само совершенство. Потом скатал чулки и обратил внимание на то, что кожа нежная, как у женщины. Ступни у нее были маленькие, ноготки на пальчиках — аккуратно подкрашены. Я пришел в еще больший восторг и начал ласкать ее нога.

— Ты ведь обещал, что не будешь ко мне приставать, — напомнила она.

Я поднялся. Она спустила трусики. И я увидел под кудряшками на лобке, похожем формой на женский, маленький сморщенный пенис мальчика. Она стояла, давая мне себя рассмотреть.

— Почему у тебя женское имя, Мафука? Не считая рук и ног, ты — вылитый мальчик.

Мафука рассмеялась, на сей раз звонким, приятным женским смехом.

— Гляди почему, — сказала она, улеглась на кровать, раздвинула нога и показала, что за членом у нее находятся пухленькие срамные губки, гладкие и розовые.

— Мафука!

Желание было разбужено. Странное желание переспать с мужчиной и женщиной одновременно. Она видена, что со мной творится, и встала на ноги. Я попытался убедить ее лаской, но она увернулась.

— Тебе что, не нравятся мужчины? — спросил я. — Ты никогда не спала с мужчиной?

— Я девственна. Я не люблю мужчин. Меня привлекают только женщины, но я не могу быть с ними мужчиной. Мой пенис, как у мальчика, — не встает.

— Ты настоящий гермафродит, Мафука, — сказал я. — Говорят, что в этом виновато наше время, потому что границы между мужским и женским началами оказались размыты. Большинство людей половинчаты. Однако мне никогда еще не приходилось видеть физических проявлений этого. Наверное, ты очень несчастна. Ты счастлива с женщинами?

— Женщины меня привлекают, но я страдаю, потому что не могу быть с ними мужчиной, а еще потому, что когда я оказываюсь с лесбиянками, они не удовлетворяют меня по-настоящему. Но мужчины меня не привлекают. Я влюбилась в Матильду. Ну эту, натурщицу. И не смогла ее удержать. Она нашла себе настоящую лесбиянку, которая, как она решила, удовлетворяет ее лучше. От моего пениса у нее все время возникает ощущение, что я не совсем лесбиянка. Она знает, что не имеет надо мной никакой власти, хотя я и была в нее влюблена. У тех двух девушек другие взаимоотношения. Я остаюсь между ними вечно неудовлетворенной. Не люблю я и с женщинами общаться. Они слишком индивидуалистки и мелочны. Держатся за свои тайны и секреты, разыгрывают комедии и выпендриваются. Мне больше по душе мужская натура.

— Бедная Мафука.

— Бедная Мафука. Когда я появилась на свет, никто не знал, как меня назвать. Родилась я в одной россий-

<— пропуск — стр. 173–174 —>

Покидая студию Мийара, я всегда шла в какой-нибудь кафе-бар и размышляла над тем, что он мне рассказал. Я думала о том, случается ли нечто подобное, например, здесь, в Гринвич Виллидж. Я была в восторге от работы натурщицей, потому что могло произойти столько всего интересного. Я решила посетить одну вечеринку, на которую меня пригласил художник по фамилии Браун. Меня обуревала жажда приключений.

В костюмерной Клуба Художественной Моды я взяла напрокат вечернее платье, а заодно и туфли. Меня сопровождали еще две натурщицы: рыжеволосая девушка по имени Молли и девушка со скульптурной внешностью, которую звали Этель и которая была любимицей ваятеля.

Голова моя все время была забита монпарнасскими историями Мийара, и я чувствовала, что вот сейчас увижу отсвет того мира. Зрелище захудалой мастерской несколько обескуражило меня: два дивана без подушек, холодное освещение и никаких о украшательства, представлявшегося мне необходимым во время званых вечеров.

На полу стояли бутылки, стаканы и резные чашки. Лестница уводила на балкон, где Браун держал свои инструменты. Гонкая ширма скрывала умывальник и газовую плитку. На переднем плане в комнате висела картина женщины, занимающейся любовью с двумя мужчинами. Женщина вот-вот готова была кончить, тело ее съежилось, белки закатились. Мужчины покрывали ее, один держал пенис в ней другой затолкнул свой ей в рот. Картина была написана в натуральную величину и действовала отталкивающе. Все рассматривали ее и восхищались. Я была в восторге. Я впервые видела такого рода искусство, и смешение чувств, которое вызывала картина, потрясло меня.

Рядом с первой картиной находилась вторая, еще более впечатляющая. На ней была изображена скудно меблированная комната с большой железной кроватью. На кровати сидел мужчина лет сорока, одетый в какое-то старье, небритый, со слюнявым ртом, отвисшими веками и выражением полной деградации в глазах. Он уже приспустил брюки, а на его голых коленях, в очень короткой юбчонке, сидела маленькая девочка, в ротик которой он клал леденец. Ее голенькие ножки лежали на его волосатых ляжках.

Глядя на эти две картины, я испытала то же чувство, которое испытывает человек, пьющий спиртное: внезапное головокружение, теплая волна пробегает по телу, окружающее видится сквозь туман. В теле пробуждается нечто неясное и непонятное, новое ощущение голода и беспокойства.

Я посмотрела на остальных гостей. Однако они видели на своем веку столько подобных вещей, что оставались равнодушными. Они смеялись и болтали.

Одна натурщица рассказана о своих приключениях на фирме, занимавшейся производством нижнего белья.

«Я дала ответ на объявление, согласившись работать натурщицей для художника, который рисовал нижнее белье. Я уже не раз выполняла подобную работу, за которую обычно получала один доллар в час. Рисовавших одновременно было, как правило, много, кроме того, заходили и посторонние — секретарши, стенографистки и почтальоны. На сей раз помещение оказалось пустым. Это была обычная контора с письменным столом, картотекой и рисовальными принадлежностями. За чертежным столиком меня ждал мужчина. Я получила стопку нижнего белья и нашла ширму, за которой могла переодеться. Сперва я надела комбинацию. Пока художник работал, я стояла по пятнадцать минут за раз.

Работа у нас ладилась. Когда он делал мне знак, я заходила за ширму и переодевалась. Сменила несколько миленьких моделей из шелка с кружевным верхом и вышивкой. На мне были трусики и лифчик. Мужчина курил и рисовал. В самом низу вороха лежало несколько пар трусиков и бюстгальтеров черного цвета из плетеных кружев. Мне часто приходилось позировать обнаженной, так что я не стала спорить. Трусики и бюстгальтеры были очень красивыми.