Тиффани Райз - Гриффин в Стране Чудес

- Тогда ты, наверное, Белый Кролик, - сказал он, решив, что отныне он последует куда угодно за ее маленьким хвостиком.

- Non. Я Белый Кролик. - Кингсли открыл дверь. - Она Бармаглот.

Элеонор игриво оскалила зубки и исчезла в комнате.

Он действительно был в Стране Чудес? Спросил себя Гриффин. Или в аду?

Гриффин вошел в комнату вслед за ними и застыл, как вкопанный.

Определенно в Аду.

- Твою мать, - выдохнул Грфиин и осмотрелся.

Он предположил, что это спальня, в центре комнаты он увидел кованую кровать с балдахином, застеленную красными и черным шелковыми простынями. Но это была не спальня. Вдоль стен висели флоггеры и плети, трости и паддлы. Он слышал о подобных местах, но никогда не думал, что в таком роскошном таунхаусе на Манхэттене есть собственная темница.

Все трое на мгновение погрузились в молчание. Гриффин почувствовал, как Кингсли и Элеонор наслаждались его широко распахнутыми от удивления глазами. Никто не издал ни звука до тех пор, пока Кинг не поднял руку и щелкнул пальцами у уха Элеонор. Она сразу же повернулась к Кингсли и встала перед ним, опустив взгляд.

- Гриффин, ты спрашивал меня, почему меня это все волнует. Позволь показать. В какой-то момент мне может потребоваться твоя помощь.

Помощь? С этой великолепной девушкой?

- Да, конечно. Все что ты захочешь, пока она не возражает.

Кингсли рассмеялся и приподнял голову Элеонор за подбородок.

- Она не возражает, пока я не скажу ей возражать. Не так ли?

Элеонор кивнула.

- Oui, Monseiur.

- “Très bien. Теперь разденься mais... - Кингсли посмотрел вниз. У нее на ногах были сапоги по колено, почти такие же, как у него, за исключением того, что кожа была не черной, а белой. - Оставь сапоги.

Немедленно Элеонор поняла руки к груди и начала расстегивать корсет. Как только тот упал на пол, за ним последовала белоснежная блуза, она сняла юбку и белые трусики с небрежной быстротой. Гриффин видел много обнаженных женщин, но редко они могли похвастаться естественной красотой тела. Полные груди, округлые бедра и ни капли стыда - святая троица идеала в женщине.

Кингсли, казалось, думал так же. Он подошел к Элеонор и поцеловал ее в шею, в то местечко, где она встречалась с плечом, снял свой жакет, позволив ему присоединиться к ее одежде на полу. Он приказал ей на французском, и она подошла к краю кровати.

Минуту или две Кингсли снова насвистывал Alouette, пока ходил по периметру комнаты, изучая различные предметы, висящие на стене или лежащие на столах. Гриффин слышал истории о Кингсли Эдже. Мужчина был своего рода легендой в Нью-Йорке. Все знали, что он собрал самые сексуальные извращения, которые только можно купить за деньги. А самого Кингсли легко можно принять за самого сексуального мужчину, которого Гриффин когда-либо видел. В своих сапогах для верховой езды, идеально сидящих брюках, белой рубашке и вышитом жилете он выглядел как некто с обложки одного из этих глупых романов, которые он видел в книжном магазине аэропорта. Но он сомневался, что мужчины в этих книгах когда-либо делали те вещи, которые, вероятно, делает Кингсли.

Кинг выбрал какую-то черную веревку, которая была лишь два фута длиной и устрашающий на первый взгляд флоггер с длинными кожаными ремнями и сердцевидными узлами на концах. Бросив флоггер на кровать, Кингсли встал позади Элеонор и взял ее запястья в свою руку. На ее правое запястье он накинул петлю черной веревки.

- Это веревочные манжеты, - объяснил Кинсгли и перекинул конец веревки через верхнюю перекладину балдахина. - Как китайская ловушка для пальцев. Чем больше Элеонор сопротивляется, тем сильнее они обхватывают ее запястья.

Он закрепил ее левое запястье, и теперь Элеонор стояла с высоко поднятыми над головой руками, прикрепленными к кровати. Кингсли взял флоггер с постели, и Элеонор повернулась лицом к Гриффину. Улыбнувшись, девушка дернула за манжеты, затягивая их на запястьях по собственному желанию.

- Есть определенная техника для тщательной хорошей порки, - сказал Кингсли, отступив на два шага назад от обнаженного тела Элеонор. – Если ты настроен на длительную порку, то лучше начать с мягких ударов, чтобы уменьшить чувствительность кожи. У нас нет столько времени сегодня, поскольку нашу Элеонор одолжили нам ненадолго. Потому мы не будем заморачиваться с тонкостями. Элеонор, так или иначе, приедается щепетильность. Не так ли, chérie?

- “Oui, Mon… - окончание предложения Кингсли прервал жестким ударом флоггера по спине.

Она дернулась, и Гриффин дернулся вместе с ней. На ее бледной коже между лопаток вспыхнула краснота. Кингсли замахнулся опять, и Элеонор снова вздрогнула. Он умело орудовал флоггером, и тот проворно вертелся в его руках. Прикосновения флоггера, очевидно, были болезненными, потому как Элеонор вздрагивала и задыхалась. Но ни разу она не сказала "стоп" или "нет" или выразила протест.

После нескольких минут порка прекратилась. Кингсли оставил Элеонор задыхаться от боли, пока сам вешал флоггер на стену и вернулся со стеком. Он ловко вертел его в правой руке, словно дирижер палочкой, прежде чем позволил ему скользнуть между пальцев. Он ухватил стек за рукоятку и поднял его.

- Подожди, Кингсли... - сказал Гриффин, но Кинг проигнорировал его и резко ударил стеком по центру спины Элеонор.

Он нанес пять жестких ударов по спине от плеч до бедер, прежде чем остановился и отбросил стек в сторону.

- Сейчас... - Кингсли поднял руку и поманил пальцем Гриффина. С некоторой неохотой Гриффин пересек комнату и встал рядом с Кингом. - Позволь показать тебе кое-что.

Кингсли прикоснулся к бедру Элеонор, и она послушно подняла ногу, располагая ее на кровати. Гриффин резко вдохнул, когда его взору открылось ее тело. Кровь хлынула к его паху.

- Дай руку, - сказал Кингсли и Гриффин протянул ее. Кинг взял Гриффина за ладонь и поднес к развилке бедер Элеонор. - Чувствуй.

Гриффин посмотрел на Кинга, и француз одобряюще кивнул. Элеонор не возразила, поэтому Гриффин аккуратно прикоснулся пальцами к ее входу.

- О Боже... - он редко чувствовал такое тепло, исходящее от женщины.

Он протолкнулся дальше и ощутил невероятно теплую влагу. Ничего не могло остановить его от погружения трех пальцев в нее вплоть до третьей фаланги. Теперь крайне возбужденный Гриффин не мог перестать представлять, как заменяет внутри нее пальцы своим членом, погружаясь жестко и глубоко. Такая женщина, очевидно, наслаждалась болью, наслаждалась быть использованной, и, Боже, он бы использовал ее, пока она едва могла дышать, едва видеть, едва говорить что-либо кроме его имени.

Гриффин медленно пошевелил пальцами, погрузился глубже, вытащил немного и снова проник в нее. Сквозь завесу черных волос, прикрывающих ее лицо, Элеонор взглянула на Гриффина. Их взгляды встретились, и внезапно Кингсли исчез, комната исчезла, весь мир исчез, во всей вселенной остались лишь он и Элеонор. Затем он обнаружил, что ее глаза не были черными, как он ранее подумал. Они были зелеными, темно-зелеными и полны дикого озорства. Он погрузил руку глубже, к ее G-точке пока не ощутил край лобковой кости и как бьется ее пульс под его пальцами. Она закрыла глаза и откинула голову. Каждый цент, который у него был, каждый цент, которым владела его семья... он бы отдал все, чтобы почувствовать, как она кончает в его руку.