Содержанка

— Тебя хотим спросить что.

— Да это кефир был! — разводит он руками. — Дядя Лёня сказал, кефир иногда показывает промилле. — Трет лоб, у него там синяк. — Сам ушибся. Я же не специально! Собака выбежала, пришлось вильнуть.

— Понятно, что не специально. — Женщина постарше прижимает ладонь к груди. — Но что теперь будет? Тебя прав лишат? На учет поставят?

— От Рафа зависит. Надо помолиться, чтобы легко отделался. Его нормально так тряхнуло. Поэтому... даже не знаю. Столько крови было.

Руки дрожат.

— Коля, у тебя самого голова не кружится? — причитает старшая.

— Да мам! Он непристегнутый спал на заднем сиденье, вот и ударился. Я нормально. Кофе хочу. Дядя Лёня сейчас так орал, что ухо заложило.

В этот момент влетают еще трое: Слава, Борис и Олеся. Борис хватает Николая за плечи, встряхивает.

— Если Раф не очухается, я тебя, сученыш, живьем зарою!

Родственники Алекса вскакивают, начинается сумбур. Олеся кидается в середину и разнимает, ей помогают остальные. Борис в бешенстве. Все кричат. Гнев раскаляет воздух, дышать невозможно.

В этом бардаке никто не замечает женщину, которая застывает в дверях. Но ее лице смертельная бледность и уйма эмоций, но словно нет сил, чтобы сделать хоть что-то. Женщина просто смотрит округленными глазами. Русые волосы, аккуратное каре. Светло-голубые глаза. Она совсем не похожа на Алекса, но я понимаю сразу: это его приемная мама. Становится вдруг тепло-тепло на душе, словно она мне близкий человек, хотя мы не знакомы. Потому что она искренне переживает.

Я поднимаюсь, подхожу.

— Здравствуйте. Извините... Меня зовут Ива, я здесь из-за Алекса. Я его подруга.

— Ива. О, приятно познакомиться. Вы в курсе, что происходит?

Качаю головой:

— Медики со мной не разговаривают.

Его мама выглядит удивленной, а я не могу остановиться. Плачу.

— Не уверена, но... Кажется, Алекс спал на заднем сиденье, когда машина попала в аварию. Николай был за рулем, у него только синяк на лбу. Мне так страшно. Алекс... вообще, у него режим такой дурацкий, спит урывками, это очень вредно. Давайте вы спросите у врача, что случилось? Может, вам сообщат?

— А вы тоже были в машине? — Она бросает взгляд на мою ногу.

— Нет, я... это старая травма. Алекс ко мне ехал, у нас должно было быть свидание.

***

Сердце колотится быстро, как перед выступлением. От переизбытка адреналина и минимума движений кружится голова. Я изредка переминаюсь с ноги на ногу. Ожидание — невыносимо.

Ловлю взгляды родственников, которые облепили Надежду и теперь наперебой успокаивают. И не скажешь, что полтора часа назад они желали ей похоронить сына и безбедной старости.

Добродушные такие. На вид. Гадают, кажется, слышала ли я их семейный совет. С костылем же сидела, видимо решили, что сама пациентка, жду врача.

Неловко вышло. Алекса не любят в семье. Потому что приемный? Или еще есть причины?

Борис немного успокоился, они со Славой на улице, не выпускают телефоны из рук. Взахлеб обсуждают падение показателей компании. Орут там на кого-то. Как много, оказывается, зависит от одного-единственного человека.

Нервно тру ладони, пока те не становятся горячими. Сама в толк не возьму, почему так сильно переживаю. Я ведь его почти не знаю. Почти...

Когда врач появляется, меня морозит, аж зубы стучат. Держусь поодаль, не лезу в середину со своим костылем.

Очень шумно, а доктор говорит так тихо, что ничего толком не расслышать. …Сотрясение... ушибы...

Я хмурюсь и вытягиваю шею. Сердце так и колотится. Когда все идут по коридору, незаметно топаю следом.

В палату захожу последней. Алекс там один, он в сознании. Родственники и друзья облепили со всех сторон, я его не вижу. Но зато отлично слышу. Знакомый голос, интонации.

Равский что-то говорит, а потом смеется. Сама улыбаюсь, но и кулаки сжимаю. Хохочет он! Убила бы!

Николай тут же крутится, и это злит, если честно. Они все не заслуживают.

Стою поодаль, не знаю, что и делать. Не ломиться же?

Алекс замечает меня далеко не сразу. Врач просит оставить пациента отдыхать, народ отходит, а я так и стою, опершись на стену. Рафа сначала рассеянно мажет по мне взглядом, затем резко поворачивается, и наши глаза встречаются.

Его — чуть расширяются в изумлении. Я же, кажется, впервые за день делаю вдох полной грудью. Гулко колотящееся сердце сжимается-сжимается, а потом несется вскачь. Краска ударяет в лицо. Кожа горит. Он такой бледный! На лбу полосы пластыря, которым заклеены раны. Щека в ссадинах. Глаз один покраснел.

Слезы вновь жгут глаза. Ну как же так-то?! Вот же был здоровенький.

Неловко улыбаюсь, не найдя причины, зачем нахожусь здесь. Кроме одной — я капец как за тебя переживала, дурень! Алекс чуть склоняет голову набок и прищуривается.

Пожимаю плечами.