Маркиз де Сад - Жюльетта. Том II

— Тогда устройте нас поудобнее.

Нас провели в небольшую чистенькую и уютную комнату, где стояли несколько низких кушеток, с которых хорошо были видны трое или четверо проституток, расположившихся в соседней комнате.

— Что здесь происходит? — удивилась я. — И что это за преступление, которое ты обещала?

— Через ту комнату за несколько часов, что мы пробудем здесь, пройдут легионы монахов, священников, аббатов и прочего люда, а эти девицы будут обслуживать их. Недостатка в клиентах не бывает, потому что я оплачиваю все расходы, и развлечения этих господ им ничего не стоят. Процедура заключается в следующем: проститутка берет мужской член в руки и показывает его нам, если он нам не подходит, мы храним молчание, но как только мы заинтересуемся, в той комнате послышится звук вот этого колокольчика, и обладатель подходящего члена заходит сюда и ублажает нас всеми возможными способами.

— Здорово! — восхитилась я. — Это для меня что-то новенькое, и я своего не упущу. К тому же мы будем получать удовольствие не только от молодцев, которых сюда направят, но и от пикантного зрелища, наблюдая, как остальные развлекаются с этими сучками.

— Верно, — заметила синьора Боргезе, — мы будем извергаться и смотреть, как совокупляются другие.

Не успела Олимпия закончить эту фразу, как появился высокий, — ладно скроенный семинарист мужественного вида лет двадцати; одна из девиц обнажила его орган сантиметров около двадцати в обхвате ниже головки и около тридцати в длину. Такое величественное орудие не могло не вдохновить нас, и тут же раздался требовательный звонок колокольчика.

— Шагай в соседнюю комнату, — сказала семинаристу проститутка, услышав сигнал, — твою штуку там оценят лучше, чем здесь.

Через порог шагнула глыба плоти с вздыбившимся колом, который сразу схватила Олимпия и воткнула в мою вагину.

— Наслаждайся, дорогая, и не жди меня, — великодушно сказала она. — Мой копьеносец не замедлит явиться.

Я повалилась на кушетку и раскинула. ноги. Не успел мошенник сбросить свое семя, как вошел еще один божий ученик, вызванный Олимпией, и прочесал ее со всем юношеским пылом и усердием.

За ними следом появились двое сбиров[25], которых сменила парочка братьев-августинцев, затем пара суровых францисканцев — субъектов скромно-мрачного вида. Их сменили два хмельных и веселых капуцина, а после монашеской братии мы приняли множество извозчиков, кухонных работников, мусорщиков, парикмахеров, судейских чиновников, мясников и просто лакеев. Так велика была эта процессия и среди них попадались такие устрашающие члены, что я попросила пощады. Насколько помню, это случилось на сто девяностом посетителе, после чего я решила остановить поток спермы, безостановочно лившийся в меня и спереди и, как вы уже догадались, сзади.

— Ах ты черт, как же болит моя бедная попочка, — жалобно проговорила я, с трудом поднимаясь с кушетки. — Скажи, княгиня, часто ты играешь в такие игры?

— Семь-восемь раз в месяц, — призналась Олимпия. — Я уже привыкла и почти не утомляюсь.

— Поздравляю тебя. Что до меня, то я выжата до последней капли. Беда в том, что нынче я кончала слишком много и слишком быстро.

— Сейчас мы примем ванну и поужинаем, а завтра ты почувствуешь себя так, будто только что родилась.

Княгиня отвезла меня к себе домой, и после двухчасового блаженства в теплой воде мы сели за стол в таком приподнятом состоянии, что не могли говорить ни о чем другом, кроме как о плотских утехах.

— Ты и в зад совокуплялась? — спросила меня Олимпия.

— Ну конечно, неужели ты полагаешь, что я могла бы выдержать столько атак в одно отверстие?

— Неужели? А я вот подставляла только куночку и не думала, честно говоря, что ты так скоро остановишься. Как правило, я развлекаюсь в этом доме по двадцать четыре часа подряд и не поворачиваюсь задом к этим ненасытным скотам до тех пор, пока они не превратят мою вагину в рубленую котлету. Да, вот именно в котлету, в сплошную открытую рану.

— Знаешь, моя милая Олимпия, я видела много распутниц, но ни разу не встречала такой, как ты. И никто из них не был в состоянии понять, как это понимаем мы с тобой, что многого еще можно добиться, шагая по бесконечной лестнице к вершине самых сокровенных извращений. Я сделалась рабыней этих сладостных, пусть даже и не столь значительных самих по себе, эпизодов; каждый день я обнаруживаю в себе какую-то новую привычку, и эти приятные привычки превращаются в маленькие ритуалы, в маленькие знаки благоговения перед своим телом и своим духовным миром.

Эти восхитительные порывы к чрезмерности, в число которых необходимо включить невоздержанность в еде и питье, ибо они разжигают огонь в нервных флюидах и тем самым создают сладострастное настроение, — так вот, эти постоянные уступки своим прихотям оказывают постепенное разрушительное воздействие на человека и приводят к тому, что он уже не может обходиться без излишеств, и с этого момента удовольствие для него существует только в излишествах. Поэтому нам ничего не остается, кроме как поддерживать в себе то состояние истомы, которого требует наслаждение. Но кроме того, — продолжала я, — есть тысячи и тысячи маленьких, почти незаметных привычек — мерзких и тайных, отвратительных и уродливых, порочных и жестоких, — с которыми, солнышко мое, тебе еще предстоит познакомиться. Я буду иногда, как бы невзначай, как бы щекоча губами твое ушко, шепотом рассказывать о них, и ты поймешь, насколько прав был знаменитый Ламеттри[26], когда говорил, что люди должны валяться в грязи, как свиньи, и подобно свиньям должны искать удовольствие в самых глубинах распущенности. В этом смысле у меня немалый опыт, и я расскажу тебе о нем. Держу пари, тебе никогда не приходило в голову, что, скажем, человек, добившись омертвения двух или трех своих способностей испытывать ощущения, может извлечь из остальных поразительные результаты; если хочешь, как-нибудь я продемонстрирую тебе эту замечательную истину, пока же поверь мне на слово, что когда мы достигаем состояния полного растления и полной бесчувственности, Природа начинает доверять нам ключи к своим тайнам, которые можно выведать у нее только насилием и надругательством.

— Я давно и твердо усвоила эти максимы, — ответила Олимпия, — но, увы, я в растерянности, ибо даже и не знаю, каким образом надругаться над этой старой венценосной клячей. Я держу в руках весь двор. Пий VI когда-то был моим любовником, и мы до сих пор сохраняем с ним дружеские отношения и часто встречаемся. Благодаря его протекции и его влиянию я получила статус полной безнаказанности и порой заходила настолько далеко в своих безумствах, что все утратило для меня всякий интерес — я просто-напросто пресытилась. Я возлагала, пожалуй, слишком большие надежды на отцеубийство; мысли о нем возбуждали меня в тысячу раз сильнее, чем удовольствие, которое я испытала во время его свершения, и я поняла, что ничто не сможет удовлетворить сполна мои желания.