Моя панацея (СИ) - Манило Лина

— Твоя любовница? — ляпаю и прикусываю язык. Всё-таки я слишком много об этом думала.

Лицо Максима вытягивается от удивления. Он даже рот поражённо открывает и вдруг начинает хохотать. Громко и от души. Протягивает руку, тянет меня к себе, сжимает крепко-крепко до боли в рёбрах.

— Какая на хрен любовница, Инга? Моя жизнь, конечно, иногда напоминает дешёвую драму, но не до такой же степени, — несмотря на смех в глазах, он жёстко обхватывает пальцами мои скулы и впивается в губы болезненным поцелуем. Это не нежность, это объявление войны и досрочное признание себя победителем. — Это Наташа, та сучка, из которой вылез мой сын.

Я сажусь на матрац, охаю и растираю лицо ладонями. Максим намеренно не назвал её матерью Ярика, и я понимаю почему.

— Что она хотела?

Горькая усмешка трогает его губы, но он маскирует её, снова делая большой глоток лимонада.

— Денег, — пожимает плечами. — Только денег.

— А я? Зачем ей была нужна я? Что я… что я такого могу? Повлиять на тебя, что ли? Украсть деньги и отдать ей?

— О, тебе бы она заливала, какой я подонок, обманом выкравший у неё сына, а она бедная овечка жить без Ярослава не может и только хочет чаще его видеть.

Его лицо становится жёстче, на нём проступают такие эмоции, от которых мороз по коже: злость, ненависть, но самое сильное — это отвращение.

— Только такой суке верить нельзя. И ещё, она наркоманка, — отрывисто, а я испуганно икаю.

— Мне она показалась немного странной, но не думала, что в этом дело.

Мне холодно и жарко одновременно, кровь приливает к лицу, а пальцы мёрзнут. Растираю ладони, думаю. Есть уже не хочется, ничего уже не хочется.

— Максим, а что если… а что если она сделает что-то Ярику? Что если сунется к нему, как мать сунется? Что мы делать тогда будем? Что ты делать будешь?

Взгляд Максима мрачнеет, а на шее вздуваются вены. Я буквально вижу, как его разрывает на части от этой перспективы. Ему больно, да и мне не легче, потому что слишком уж я вросла и в этого мальчика, и в его отца. Как-то незаметно вышло, а теперь и не распутаешься.

— Ты же не будешь её убивать? — озвучиваю догадку, от которой ещё страшнее делается. — Не будешь?

— Не буду, — вторит, хотя он сейчас так выглядит, что я бы не удивилась. Плохо он выглядит, злой очень. — Я, знаешь, очень много думал и это тревожный звонок. Но Ярик любит тебя, считает своей матерью. Так вышло и мы оба виноваты в этой лжи, но она ведь во благо. Меня из-за этого совесть ночами не мучает.

— Я тоже его люблю… — говорю очень искренне, потому что это чистая правда. И что-то во взгляде Максима меняется, он присаживается напротив и обхватывает мои колени руками. Гладит по ноге задумчиво, смотрит в глаза. — Максим, а что если… ты же тоже об этом думаешь?

— Выходи за меня замуж.

30. Максим

— Выходи за меня замуж.

Инга смотрит на меня так, словно я по лбу её тяжёлым молотом стукнул. Качает головой, сглатывает и усиленно трёт кончик носа, уверенно превращая его в спелую сливу. Тишина в комнате плотная и гнетущая, но я жду.

— Я понимаю, что это большая ответственность, и я приму любое твоё решение, просто… мне кажется, так будет правильно.

— Но… я ещё не разведена ведь. И вообще…

— Ну, с разводом твоим почти решённый вопрос, — взмахиваю рукой и поднимаюсь на ноги. Очень хочется курить. Не думал, что говорить обо всём этом с Ингой будет настолько трудно — в голове-то всё звучало распрекрасно.

В кармане пиджака находится пачка, зажигалка, и я, поставив окно на проветривание, делаю первую затяжку.

План созрел у меня быстро, и после консультации с личным юристом обрёл чёткие очертания. Пазл сложился, всё встало на свои места, но я забыл подумать об Инге и её реакциях. Чёрт, я даже кольца не купил, но почему-то кажется, что весь этот пафосный символизм — не самое главное. Не для Инги уж точно.

Я снова пру напролом, ломая на своём пути ветки, пробираюсь сквозь бурелом, не задумываясь о том, что могут подумать другие. Просто иду к цели, не выбирая окольных путей. Здесь и сейчас — мой девиз, но поломанная изнутри Инга может иметь свой взгляд на некоторые вещи.

Но мы ведь ни разу толком не обсуждали наши отношения. Есть факт: нам хорошо вместе. Есть данность: я ею одержим, а она всё сильнее открывается, становится увереннее в себе, спокойнее. Из глаз почти ушёл страх, и ночью она больше не ворочается, будто убегает от кого-то. Да и с Яриком они друг к другу прикипели.

Инга становится за моей спиной. Осторожно касается пальцами лопаток, гладит, и тёплое дыхание щекочет кожу. Она молчит, молчу и я, и даже мысли в голове сейчас становятся вязкими и липкими. Упираюсь лбом в прохладное стекло, и только в этот момент понимаю, насколько мне жарко.

Появление на горизонте Наташки выбило меня из колеи, но зато здорово поставило мозги на место и показало, чего действительно я хочу.

Тлеющий фильтр обжигает пальцы, я матерюсь про себя и тушу его в пустом контейнере. Достаю вторую сигарету, потому что так мне проще думать и формулировать свои слова.

— Тебя же мучает наша ложь, — привожу аргумент и снова затягиваюсь. Лёгкие наполняются дымом, но я практически не чувствую его вкуса, лишь терпкую горечь на языке. — Мы уже не отмотаем время назад, ничего не изменим. Но мой сын счастлив с тобой, и каждый день для него как праздник. Знаешь, что он мне сказал?

— Что? — тихим шелестом за спиной, а пальцы продолжают путешествие по моей спине, от чего у меня, чёрт возьми, мурашки. От каждого её прикосновения, с самого первого раза, меня во все стороны таращит, думать связно не могу.

— Что у него самая лучшая мама на свете, а ещё самая красивая и добрая. Ты заметила, что он даже ночами стал реже просыпаться? Успокоился.

Наверное, это похоже на шантаж, но я ни слова не придумал. Мой сын любит Ингу, он очаровался ею с первого взгляда и вряд ли когда-то разочаруется.

Инга всхлипывает и утыкается носом мне между лопаток, а я оборачиваюсь и обхватываю ладонями её лицо. Плачет, господи ты боже мой, а я себя чувствую беспомощным. Покажите мужика, который радуется бабским слезам.

— Ярик ребёнок, доверчивый и славный. Только я виноват в том, что он верил в сказку о внезапно появившейся на его пороге матери. Потому что был уверен: этого никогда не произойдёт, Наташа не переступит порог моего дома. Я просчитался, не думал, что когда-то она возникнет на горизонте, у неё нет на это никаких прав. И сейчас ей глубоко плевать на сына, на меня тем более. Ей на всё плевать, кроме своей наркоты.

— С ней совсем всё плохо? Совсем пропащая? Может быть, её полечить? Вдруг не всё потеряно? — Инга смотрит на меня сквозь мокрые ресницы, а я вытираю большими пальцами текущие по лицу крупные слёзы.

— Инга, в тебе такой огромный нерастраченный запас любви, — целую сначала один, потом второй уголок губ. — Ты лучшая женщина из всех, кого я знал, самая добрая и светлая. Если бы я мог выбрать Ярику мать, то это была бы ты.

— Почему?

— Потому что ты знаешь, что такое расти в нелюбви. Ты знаешь, как тяжело бывает, когда на ребёнка всем плевать. В этом мы с тобой похожи и это то, чего я под страхом собственной смерти не допустил бы для собственного сына. И ты не допустишь, потому что на себе прочувствовала все последствия. Ну и ко всему прочему, Ярик не сможет уже без тебя, ты в его душу запала.

Улыбаюсь, а Инга обхватывает ладонями мои запястья, смотрит прямо в глаза и в нерешительности закусывает губу. Но всё-таки спрашивает:

— А ты? Что с твоей душой? Брак — это можно и даже не очень сложно, но это только из-за Ярика?

Я прижимаю её к себе, запускаю руку в волосы, глажу шею. Инга дрожит в моих объятиях, судорожно цепляется за плечи и, кажется, снова плачет.

— Я доверяю тебе своего сына, я хочу сделать тебя его официальной матерью. Как ты думаешь, что с моей душой?

— Ты знаешь, это лучшее признание в любви, которое я слышала. И самое неромантичное из возможных предложение, — голос звучит глухо, но в нём слышится облегчение.