Юрий Перов - Прекрасная толстушка. Книга 2

Он пил коньяк, закусывая его лимоном, и неторопливо, наслаждаясь и своей абсолютной осведомленностью и той болью, которую причинял мне каждым словом, рассказывал об Игоре.

— Он был, буквально, самый молодой и самый талантливый на курсе… Поступил в школу сразу во второй класс, так как к семи годам умел свободно читать и писать. Родился он в городе Шклове в Белоруссии. Мать работала учительницей литературы в той же школе, поэтому для него сделали исключение.

В Институте стали и сплавов с самого начала был старостой курса. Потом стал председателем студенческого научного общества. За время учебы зарегистрировал четыре авторских свидетельства. Одно изобретение. Что-то там по очистке редкоземельных металлов. Оно успешно внедрено в производство. Принимал участие в научных симпозиумах. Тогда же познакомился с академиком Бреславским, на чьей даче в Серебряном бору ты бывала…

— Значит, и дача не его?

— Это сложный вопрос… Об этом позже. Когда он еще учился на четвертом курсе, Бреславский дал на него заявку в свой академический институт. Его дипломная работа была оценена на уровне кандидатской диссертации. Ему предлагали быстро сдать кандидатский минимум и защититься. Он отказался. Его уже интересовала совершенно другая тема. Он поступил в заочную аспирантуру и начал работать простым лаборантом. Бреславский разрешил ему заниматься исключительно своей темой. Она была новым шагом в металловедении. Речь шла о материалах будущего. Темой заинтересовались военные. Были выделены немалые деньги. Вчерашнего выпускника назначили временно исполняющим обязанности заведующего лаборатории с полным окладом. Бреславский не выходил из его лаборатории… Исаев начал писать диссертацию, которая, по мнению специалистов, спокойно тянула на докторскую…

— Так что же ему помешало? — не утерпела я от вопроса.

— Деньги, — коротко ответил Николай Николаевич и отпил глоток коньяку.

— Не понимаю, — сказала я.

Мне еще казалось, что не все потеряно, что вдруг всплывет какой-нибудь факт, который перечеркнет, закроет ту страшную картину, которая все время стояла перед глазами так отчетливо, что я как наяву чувствовала запах, вернее, непереносимую вонь этой конторы, и начинала натурально задыхаться…

Меня до сих пор тошнит от запаха баночных килек пряного посола. А ведь когда-то я их любила…

— Тут, буквально, нечего понимать, — сказал Николай Николаевич. — Его сгубили деньги. Очень большие деньги. А началось все очень просто… Ему понадобились какие-то детали, из магния, кажется. На складе в институте не нашлось. Нужно было заказывать через отдел снабжения Академии наук, ждать… А он нетерпелив. Кто-то посоветовал съездить на Зюзинскую свалку, мол, там можно найти все, от духов «Красная Москва» и шоколадных наборов до деталей, из которых можно собрать телевизор. Он съездил, покопался в горах металлической стружки, бракованных деталей и прочих производственных отбросах. Нашел то, что было нужно. Даже с избытком.

Приехал еще раз, еще. Посмотрел, как принимаются металлы, почем. Обошел все филиалы артели. Только в Москве артель «Пятое декабря» имеет полтора десятка приемных пунктов вторсырья. И столько же их в области.

Кстати, в области расположены крупнейшие заводы Минсредмаша. К области у него возник особый интерес.

Он все просчитал, придумал и через неделю пришел к председателю артели, инвалиду Отечественной войны, потерявшему на фронте руку, Герою Советского Союза, бывшему летчику, честнейшему человеку, с некоторыми конкретными предложениями.

Тот его выгнал из кабинета. Исаев ушел, но бумажку со своими выкладками и расчетами оставил на столе. Через неделю летчик позвонил ему сам.

Еще через неделю Исаев подал заявление об уходе.

— А что же он сказал академику?

— Академику он сказал, что уходит на три-четыре года в закрытый институт. Что на этом настаивают в компетентных органах. Второго вопроса тот ему не задал. Вопросы у нас задавать не принято. Погоревал, погоревал академик и смирился. Тем более что тему ему Исаев подарил. Просто оставил за ненадобностью. Бреславский ее законсервировал, в надежде, что любимый ученик в скором времени вернется и продолжит… Но не дождался. Умер.

— Значит, он предал академика? — не то спросила, не то ответила я.

— Он предал не только академика, — деловито уточнил Николай Николаевич.

— Откуда вы знаете все подробности? — спросила я.

— А вот это уж к делу не относится.

— И когда же вы за ним начали следить? — вложив в вопрос все свое презрение, спросила я.

— В тот день, когда этот педераст Лекочка познакомил тебя с ним в Большом театре, — ответил Николай Николаевич, никак не реагируя на мой презрительный тон.

«Слава Богу, хоть о моей безумной попытке вернуть Леку в лоно естественной любви он не знает, — с некоторым облегчением подумала я. И все же не зря я тогда опасалась. Он был в тот день в театре. Остается только выяснить, откуда он узнал, что Лека достал контрамарки…»

— А почему? Разве уже никто не может со мной познакомиться, не рискуя попасть под слежку?

— Должен же кто-то за тобой присматривать. А за тобой нужен глаз да глаз. Тебя же так и тянет на всяких проходимцев.

— Что же я теперь, всю жизнь буду под контролем ваших славных органов?

— Все под контролем. Даже сами контролеры. Только одни знают об этом, а другие нет. Хочешь — ты тоже знать не будешь…

— Ладно, — вздохнула я. — Давайте обедать.

— Интересно, — сказал он, выпив рюмку коньяка и закусывая лапшой, — кто твою бабушку учил готовить грибную лапшу? Это же самое деревенское блюдо. Такому в Смольном институте вряд ли учили.

— Обидно чего-то не знать, да? — язвительно спросила я.

— А ты не нарывайся, — благодушно посоветовал он.

Я подумала, что он выглядит вполне удовлетворенным.

Похоже, ему доставило большое удовольствие извозить в дерьме и переломать всю мою жизнь.

— А почему это я не пью коньяк? — с истерическим оживлением спросила я, набухала себе половину фужера и махнула одним духом прежде, чем он успел что-то сказать. — Еще интереснее знать, кто меня научил есть лимон с солью, — сказала я, посыпав дольку солью и перцем и отправив ее в рот.

— Подумаешь, загадка, — равнодушно пожал плечами Николай Николаевич. — Твой педераст и научил. Так любил закусывать один советник мексиканского посольства по культуре. Он, после наших рекомендаций, закусывает теперь свой кактусовый самогон на родине. Вдали от московских педерастов. Говорят, он теперь работает экскурсоводом в ка ком-то заштатном музее…