Гнев изгнанника (ЛП) - Джей Монти

— Потому что ты чуть не умерла, Сэйдж! — голос отца ровный, но в нем слышится что-то более мрачное – то, что я видела лишь мельком, – и я вздрагиваю. — Я обнимал тебя каждую ночь в течение многих лет, пока твои кошмары не прекратились. Я провел месяцы наших отношений в страхе, что потеряю тебя из-за воспоминаний, от которых я никогда не смогу тебя спасти. Мне пришлось смотреть, как ты постепенно угасаешь, пока ты не нашла свой путь к жизни.

Эти слова повисают в воздухе, тяжелые и резкие. Я вижу боль, которая так и не исчезла с его лица, когда он устало проводит ладонью по губам.

Запах папиных сигар смешивается с легким ароматом маминых духов – обычно успокаивающим, но сейчас он кажется удушающим, как будто душит меня.

Последние четыре года я разрушала себя, чтобы защитить эту семью. Жертвовала любовью, чтобы они были в безопасности. Если Джуд переедет в этот дом, он сделает все, чтобы мои усилия оказались напрасными.

Это будет постоянным напоминанием о ночи в Хэллоуин, о том, что он знает, что произошло. И живым, дышащим воспоминанием о моей сломанной верности ради одной ночи саморазрушительного удовольствия.

Я знала, что заниматься сексом с ним было неправильно, наши семьи слишком тесно связаны, наша история слишком мрачная и болезненная. Но я была опьянена им, зависима от огня его прикосновений, и если он будет жить со мной под одной крышей, мне будет почти невозможно устоять.

Лицо мамы смягчается, и, не колеблясь, она делает шаг вперед и обнимает отца. Напряжение в его теле сразу спадает, он опускает голову на ее лоб.

— Я пойду за тобой, куда бы ты ни пошла, ЛТ. Ты же знаешь. Но я не могу потерять тебя или эту семью из-за Синклера, — его голос приглушается ее светло-рыжими волосами.

— Он – не Истон. Ты должен поверить мне, потому что Джуд Синклер теперь часть этой семьи.

Ярость разгорается во мне, обжигая изнутри, так что я едва могу дышать.

Нет. Джуд Синклер не заслуживает быть частью этой семьи.

Я хочу выпустить на волю все, что кипит внутри – каждую каплю ярости, каждый осколок боли – пока мое горло не станет сухим, а голос не превратится в хриплый шепот. Было бы так чертовски легко рассказать им об Окли, объяснить, что моя ненависть к Джуду не имеет ничего общего с его фамилией.

Дело не в прошлом. Это личное.

Мое горло сжимается, зная, что все, что мне нужно сказать, – это то, что Джуд угрожал сбросить меня с водонапорной башни, и он бы не просто остался без крыши над головой.

Он был бы, черт возьми, мертв.

Но слова, острые и готовые, застревают в горле, как осколки разбитого стекла. Они глубоко режут, превращаясь в кислоту, которая жжет, когда я проглатываю их.

Помощь Джуду много значит для мамы. Я не могу войти туда и отнять это у нее, как бы сильно я этого ни хотела. Независимо от того, как чертовски тяжело это будет.

Я презираю Джуда, но моя любовь к маме сильнее.

Глава 10

Правило

Фи

31 августа

— Просыпайся и сияй! Ну, хотя бы просыпайся. Сиять не обязательно.

Я приоткрываю глаза, и солнечный свет, льющийся с балкона, ослепляет меня. Я переворачиваюсь на живот, зарываясь лицом в подушку, и размышляю, что хуже.

Кошмар, из которого я только что проснулась, или тот, в котором я сейчас живу.

— Дай мне умереть.

— Не могу, сладкая.

— Чувак, сейчас… — стону я, поворачивая голову и щурясь на часы, но без контактных линз все вокруг размыто. Я нащупываю очки и надеваю их. — Шесть тридцать утра. У меня занятия только в девять. Какого черта ты меня разбудил?

Я планировала прогулять учебу, завернуться в одеяло, как буррито, и притвориться больной. Так мне бы не пришлось участвовать в сегодняшней вечеринке в честь Джуда Синклера.

Моя мать испекла гребаное печенья.

Печенье.

— Чтобы он чувствовал себя более желанным гостем, — сказала она.

Я предложила включить отопление в доме – я подумала, что душная жара напомнит ученику Люцифера о его родном доме. Я больше всего на свете хочу, чтобы он туда вернулся.

— Пару часов назад я посерфил, пришел домой, а хлопья закончились. Подумал, что у тебя в кладовой могут быть спрятаны пару упаковок. Ах да, и только что объявили место проведения «Перчатки».

Впервые с тех пор, как я услышала новость о Джуде, в моей груди расцвела радость. Заставляя себя сесть прямо, я протянула руки к Атласу, который устроился в моей комнате, развалившись в кресле, как всегда непринужденный, с ленивой улыбкой на лице.

Он бездумно гладит Галилео, которая лежит на его коленях, не реагируя ни на что. Моя полуслепая кошка не замечает ничего, кроме тепла тела Атласа.

— Дай посмотреть! — почти кричу я.

Атлас послушно бросает свой телефон на мою кровать.

Тот факт, что он сидит здесь, бог знает сколько времени, должен меня беспокоить. Но это Атлас, и почти все, что он делает, не поддается объяснениям.

Неизвестный номер: Риф Смерти. 10:30 вечера. 13 сентября.

— Если это серфинг, то в этом году тебе конец.

Я смотрю на него с игривым взглядом, хватаю подушку и швыряю ему в голову. Он легко ловит ее, его рефлексы оттачивались годами серфинга, и бросает обратно на конец моей кровати.

Надеюсь, блять, это не что-то связанное с водой. Мы проиграли в прошлом году, и я бы очень не хотела это повторять. Отбросы месяцами не затыкались после этого.

«Перчатка» – мой любимый секрет города.

Каждый год Уэст Тринити Фолс и Пондероза Спрингс вступают в войну, и правила просты: ни одна игра не может повторяться, и если ты выбираешь игру, то противник выбирает место. Весь процесс контролируется анонимными представителями из каждого города, обеспечивающими справедливое судейство.

Раньше это происходило как по часам в первый день весны, но когда все вышло из-под контроля и начали гибнуть дети, организаторы стали более осторожными. Теперь дата держится в секрете и объявляется за несколько дней до начала.

Это именно то, что мне нужно.

Отвлечение.

— Вопрос, — говорит Атлас, вырывая меня из раздумий. — Теперь вы будете представлять Джуда как своего брата? Сводного брата? Приемного?

Иногда мне кажется, что он просто говорит первое, что приходит в голову. Без фильтра, без раздумий, просто говорит и надеется на лучшее.

— Если ты и Эзра не собираетесь называть его своим двоюродным братом, я остановлюсь на «таракане», — бормочу я.

«Таракан» – это еще мягко сказано.

Много лет назад, когда я узнала, что Джуд – двоюродный племянник Алистера, я была потрясена.

Это до сих пор бесит меня до чертиков. Знать, что он связан с Колдуэллами так, как я никогда не смогу. Я всегда мечтала о какой-то биологической связи, которая бы соединила меня с моей семьей, а Джуд считает это само собой разумеющимся.

Возможно, это было первое, что я написала в списке причин, по которым я ненавижу Джуда.

— Туше, кошечка, — он ухмыляется, кивая в мою сторону. — Почему он вообще сюда переезжает? Папа – его единственный живой родственник. Я, черт возьми, рад, что не буду жить в одном доме с этим парнем, но это было бы куда более логично.

— Какая-то херня с завещанием.

— Значит никаких семейных и уютных посиделок с братом?

— Я лучше брошусь под машину, — невозмутимо отвечаю я.

Джуд слишком велик для этого дома. Все его сто девяноста пять сантиметров. Ему здесь не место – этот дом, мое пространство, никогда не был предназначен для него.

Я сплю с другими. Мне все равно. Это просто оболочка, которую я используя для получения мимолетного удовольствия. Я трахаю их, прежде чем они трахнут меня. Это мои правила.

А части меня, которые находятся здесь? Они принадлежат моей душе, и никто, особенно он, их не получит.