Гнев изгнанника (ЛП) - Джей Монти

И это единственная мечта, за которую я когда-либо цеплялся, – хрупкая и неуловимая, как попытка поймать дым голыми руками.

Шанс вырваться на свободу, оставить этот проклятый город и наконец-то жить по своим правилам. Без теней прошлого. Без призраков, шепчущих мне на ухо.

Только я и жизнь, которая, как я знаю, должна у меня быть.

Стэнфордский университет – мой билет в новую жизнь. Средство для достижения цели. Стипендия Стегнера4 для писателей? Вот что я действительно хочу.

Десять мест. Только десять. И если меня возьмут на одно из них, у меня будет два года. Два года, чтобы полностью посвятить себя единственному делу, которое никогда не покидало меня.

Писательству.

Когда кулаки отца разрывали меня на части, я собирал своим пером кровь и использовал ее как чернила. Когда огонь мести уничтожил мой дом и заставил меня неделями спать в грязной комнате мотеля «Шепот Сосен», слова были моим единственным компаньоном.

Сквозь каждый синяк, каждый шрам, каждый чертов сантиметр боли, который я терпел, писательство оставалось со мной. Оно никогда меня не подводило. Слова заполняли трещины в моей душе, а страницы вернули мне голос, который украл у меня мир.

Это единственная мечта, которая у меня когда-либо была, и я хочу ее так сильно, что чувствую, как она съедает меня изнутри.

Это единственное, что полюбило меня в ответ.

— Я останусь в общежитии. Мне не нужна твоя помощь, — вру я, сжимая челюсти.

Наши взгляды встречаются, и я знаю, что она это видит. Знаю, что не могу это скрыть.

Эта надежда во мне – надежда осуществить мечту – и она трясет ею передо мной, как гребаной морковкой.

— Декан – моя хорошая подруга. Я знаю, что ты пропустил срок подачи заявлений на проживание в общежитии, — бросает она мне вызов.

Я не стал подавать заявление в Стэнфорд, пока был жив отец. Даже не задумывался об этом. Я смирился, что останусь в «Холлоу Хайтс», прикованный к этому месту, потому что он нуждался во мне. Потому что уехать означало оставить его гнить в одиночестве в том доме.

А потом он умер.

Он умер, и когда приехала скорая, чтобы увезти его тело, я почувствовал что-то похожее на облегчение, острое и горькое. Я был рад, что он умер. На мгновение я вдохнул полной грудью. Больше не нужно было задыхаться в тумане его гнева. Я больше не чувствовал его рук на своей шее.

Его смерть разбила клетку, в которой я был заперт годами; разорвала цепи, которые, как я думал, я буду носить до самой смерти.

Я был свободен.

Но это произошло слишком поздно. Сроки подачи заявления кончились, и я застрял здесь еще на год, задыхаясь в этом аду. Еще на один год, прежде чем я смогу выбраться отсюда. Еще на один год, прежде чем я смогу даже подумать о том, чтобы оставить все это позади.

И я понятия не имел, как смогу прожить так долго.

Я скрежещу зубами, все еще борясь, все еще не желая, чтобы они победили. Они отняли у меня так много, а теперь не хотят оставить мне даже мое достоинство?

— Хочешь помочь? Тогда сделай то, что у тебя получается лучше всего, — я задираю подбородок, чувствуя, как слова царапают мое пересохшее горло. — Дай мне немного денег и уходи.

— Тебе не нужны деньги, — бормочет Сэйдж, медленно вставая и подтягивая сумку на плечо. — Тебе нужна семья.

Я смотрю на нее, нахмурив брови, пока она идет ко мне, выпрямив плечи и спину и выглядя так, будто она победила. Зная, что загнала меня в угол, из которого нет выхода.

Семья?

Она хочет, чтобы я присоединился к их игре в семью? Сидел за семейным столом, передавал пюре и делал вид, что не трахнул ее дочь из-за желания отомстить? Как будто одно упоминание о Фи не заставляет мою кровь закипать и не вызывает желание пробить кулаком ближайшую стену?

Она действительно думает, что я присоединюсь к их идеальной маленькой семье, буду вести себя так, будто принадлежу к ней, когда каждая секунда, проведенная рядом с ними, это как сидеть на зажженном фитиле? Притворяться, что я не несу на себе груз всех их неправильных решений, которые, кажется, вращаются вокруг меня?

Она сошла с ума, если думает, что я просто впишусь в их семью, как будто ничего не произошло.

Маниакальный смех срывается с моих губ, и я качаю головой, хватаясь за живот.

— Ты сошла с ума. Я не хочу быть частью этой гребаной семейки Брэди5.

— Жаль. Потому что мы – единственная семья, которая у тебя есть.

Ее слова перебивает звук документов о залоге, ударяющихся о металл скамейки.

Я не хочу переезжать в тот дом. Я не хочу играть с ними в семью.

Я хочу бороться, быть жестоким и сказать ей, чтобы она пошла к черту.

Но она держит мою мечту в своих руках. Прямо передо мной.

Она лежит на ее ладонях, ждет, когда я ее возьму, и у меня не хватает смелости от нее отказаться. Я не могу. Не тогда, когда это единственное, что я позволил себе захотеть в этой жизни.

Эта тайная, страстная вещь, которая принадлежит только мне, и я мог бы ее заполучить. Все, что мне нужно сделать, – это проглотить свою гордость и переехать к людям, которые разрушили мою жизнь.

Проще простого.

Я впиваюсь зубами в щеку, ноздри раздуваются, когда я встречаюсь с ней взглядом.

— Это плохо закончится. Ты ведь это понимаешь, да?

Уголки губ Сэйдж поднимаются в улыбке, она слегка пожимает плечами:

— Умоляю тебя, Джуд. Я пережила вещи и похуже. Непослушный подросток – это мелочи.

Глава 9

Комната, которая шепчет

Фи

29 августа

В моей жизни не существует спокойствия.

Она всегда наполнена каким-то хаосом. Если не из-за моих собственных поступков, то из-за моего тупого брата и близнецов Колдуэлл.

Я с грохотом хлопаю дверью машины и смотрю на неоновую вывеску в форме стрелы, торчащую над входом в мотель. Потоки бирюзового и розового света пронзают туман, освещая каждую лужу на асфальте, пока я плетусь к входной двери.

Я тихо себе сидела, занималась своими делами, смотрела фильмы, когда зазвонил телефон. Эзра никогда мне не звонит, и, боясь, что кто-то умер, я взяла трубку и услышала, что их некому отвезти домой.

Так что мне пришлось не только переодеться из пижамы с изображением Тардиса6 и надеть нормальную одежду, но и ехать в Пустошь, чтобы их забрать.

Я не смогу понять, что такое спокойный субботний вечер, пока не перееду на Марс.

Когда я открываю входную дверь, несколько объявлений о пропавших людях падают на пол, а звонок звенит звонким звуком, эхом раздающимся среди несочетающихся стульев, которые не меняли с восьмидесятых годов.

Я не думаю, что здесь что-то поменялось, включая маленький телевизор, прикрепленный к стене в холле, который трещит от помех и с трудом продолжает работать.

— Добро пожаловать в «Шепот Сосен». Вы заселяетесь или выселяетесь?

Я бросаю взгляд на потрепанную стойку администратора, за которой сидит блондинка поразительной внешности. Ее локоть согнут, подбородок опирается на ладонь, и она бездумно играет на старом компьютере.

— Мне нужно кое-кого забрать.

Трех гребаных идиотов, если быть точнее.

Она выплевывает синюю жвачку и продолжает смотреть на экран.

— Все равно придется заплатить за ночь. Пятьдесят баксов. Только наличными.

— Ладно, — фыркаю я, засунув руку в вырез короткой майки и доставая деньги, спрятанные под лифчиком.

Они принимают только наличные, чтобы не печатать квитанции, тем самым не оставляя следов от всей той незаконной деятельности в их мотеле, на которую они закрывают глаза.

— Приехала спасти Принца Разбитых Сердец от сломанной шеи?

У меня сердце упало в пятки, и я резко подняла голову.

— Что?

Теперь она смотрит на меня, полностью осознавая, кто я такая. Ее круглые щеки становятся ярко-розовыми, когда я хмурю брови, и моя злость вырывается наружу, отражаясь на моем лице.