Роузи Кукла - Париж между ног

— Шато Моутон Родшильд! Это бордоское вино. А есть еще и бургундские вина, те что приготовлены в апелосьенах, это в таких сообществах виноделов.

— Теперь на пробку посмотри. Видишь насколько длиннее она, чем из обычной бутылки вина и на ней название нашего шато и год. Да и сама бутылка с приподнятым плечиком, а на дне у нее посмотри, видишь внутренний изгиб донышка?

— Ага, знаю я отчего это, как у шампанского, чтобы бутылку не разорвало у дна.

— А вот и не так, а для того, чтобы осадок вина не попал в бокал. Все бордоское вино имеет осадок на дне, вот для чего изгиб. Ну что теперь, ты готова испробовать вино по-французски?

— Это еще как? Неужели… Но мы же не можем как тут вы с поцелуем француузским…

— Ну, о чем только ты думаешь? Так же нельзя! Вино по-французски, это вот сыра кусочек надо взять, сделать глоточек вина, секунд пять подождать после глотка, а потом кусочком сыра закусить. Ну как? Вот то-то, теперь будешь знать, как пить вино по-французски и с сыром. Потом как-нибудь я тебя научу, как сыры выбирать, а теперь, как там у вас говорят? Будет здоровье?

— Будем здоровы!

Ну и мне потом за этим столом становится весело и легко. Мы смеемся, нам так хорошо. Потом встаю. О-го-го! Вот это вино, не пьяная будто, но все вокруг выглядит так прекрасно!

— Эй, Мари! Иди еще что-нибудь расскажи. Давай уже сядем на диван, я что-то устала и хочу полежать, а то это такое вино…

Мы обе на диване.

Теперь меня гладит Мари. Ее пальчики так нежны! Я лежу на спине, голова у нее на коленях, она гладит мне лицо.

— Мари расскажи, как тут девочки начинают в любви?

— За других не скажу. А вот как сама? Рассказать?

— Расскажи, прошу.

— А ты не будешь меня презирать?

— Ну Мари, ой Мари! Да разве же я посмею?

— Ну хорошо. Во всем виновато перо!

— Пьеро? Или кто?

— Перо, перышко — вот кто первым меня разбудил.

— А знаю я, и мне тоже понравилось, особенно…

— Так! Может, ты сама все расскажешь? Или я? Ну тогда слушай как у меня.

Мари говорит, а я как будто плыву, и смысл ее слов, и о том что с ней, и как все также очень похоже, во всем, как у меня, отличается только антуражем и деталями. Ну все, как у нас.

— Однажды я взяла перышко и слегка по лицу провела…

Я следом за ней вспоминаю, как и я тоже перышко взяла и, как и она, провела по лицу.

— Потом осмелела, понравилось. А что, если я по соску проведу? Скинула платье с плечика, стянула и коснулась перышком соска…

И тут же сама вспомнила как я, замирая, коснулась самым кончиком перышка своего нежного, набухающего молодостью соска…

— Потом спустя три дня, спрятав перышко для себя, ушла на чердак и как провела по ноге, потом между ног до трусов….

А я вспоминала, как убежала от дома к реке, долго шла по берегу, потом за кустами платье дрожащими руками и сразу же за трусы потянула, и тоже пером провела по ноге, а потом между ног…

— Потом мне так захотелось потрогать себя там, самым кончиком легкого перышка, и тогда я им легонечко повела по своей щелочке…

А я вспоминала, как стонала, пока перышко там крутила легонько касаясь, и уже чувствовала, как на меня набегала…

— Потом спустя какой-то миг почувствовала, — говорит Мари, — как оттуда пошло тепло, разливаясь по всему телу…

Вспомнила я, как бросая перо, пальчиком прикоснулась и следом…

— Тогда я не удержалась, — говорит она, — рукой ухватила за край своей нежной подушечки и ….

Тронула тогда я, как и Мари говорит о себе, от природы мне данное еще неприкосновенное женское нежное лоно и пальчик свой погрузила в него…

— Впервые я, — говорит она, — осторожно пальчиком повела сначала сверху, а потом захватила меня какая-то страсть, и я, зарывая его с каждым разом, погружала в себя все глубже и ниже…

Сама вспомнила, как и у меня от первого ощущения, восприятия своего естества закружилась моя голова, но рука уже стала смелее выворачивать, отгибать края, потом уже следом вторая рука стала ей помогать…

— Потом, — говорит она, — осторожно пальчиками ухватила за нежную ткань потянула удивляясь тому, что во мне есть такое, и при этом оно такое нежное, теплое и родное, а следом тяжесть, волнение, радость безмерная от того, что я осознала себя как женщина…

И у меня, вспомнила я, как пальцы тряслись, так мне хотелось еще чего-то такого неведомого и волнительного, что во мне проявлялось впервые, а еще от того, что в голову ударяли слова, о том, что вот я уже становлюсь женщиной…

Потом Мари долго молчит, молчу и я, наконец, она мне.

— Тебе не интересно? Я гадость тебе рассказала?

— Ну что ты! Что? Ты говорила, а я вспоминала себя, как я…

— И ты? У тебя тоже перышко первым было?

— Тоже. А может это одно и то же, у тебя как у меня, и что же?

— Да. — Говорит она глухо. — Как странно, почему я, почему ты?

— Нет Мари! Сначала этот путь прошла я, а потом уже ты! А еще я тебя прошу извинить меня, что-то я стала так уставать, спать надо Мари, мне надо спать! О боже, а где же моя кровать? Ты Мари извини, но я так хочу спать, страшно хочу, устала, просто нет сил. Ничего не надо, иди. Все пусть так и остается тут.

Мари встала, как-то неловко помялась, а потом мне.

— Я пошла, позволь на ночь поцеловать тебя?

— Нет Мари, иди. Иди я сказала, дитя! Спокойной ночи, пока.

Потом узнала, что Пьер ей так и не позвонил.

Потом мне приснился сон, я в детстве, как и она баловалась перышком между ног. И все так отчетливо так страстно что мне так захотелось этого и я…Проснулась от сладкого сновидения и желания. Полежала, поворочалась, встала, решила к ней зайти.

Отклонение в сторону мне ненужную

— Ну что ты не спишь, красавица? О чем думаешь?

— О тебе.

— Обо мне? Зачем тебе обо мне, лучше подумай о Пьере.

А она подвигается полулежа и рукой похлопывает на постели рядом с собой, мол, садись.

Я смотрю на нее, на такую милую девочку и уже вижу в ее глазах то, чего мне не хотелось бы увидеть потом в глазах своей дочери в таком возрасте.

Она не мигая пристально и напряженно смотрит, не отводя глаз. Да знаю я, девочка, эти взгляды, знаю! А вот знаешь ли ты, испытала ли ты их на себе?

— Ну что ты на меня так смотришь, девочка? Что ты задумала? Я же ведь тебя старше и потом я же замужем. И тебе…

— Садись. — Села с краю. Полы халатика разошлись и я, отчего-то стесняясь, решила ими прикрыть оголенные колени свои, потянула, стараясь запахнуть глубже, надежнее. Про себя подумала. Того что она ждет от меня — не надо… Совсем не надо…

— Ложись. — Она отодвигается и тянет меня за ту самую распахнутую половинку махрового халата, еще больше обнажая ноги.