Джорджия Ле Карр - Его собственность (ЛП)

Мать начинает плакать.

— Ты не понимаешь. Ты поймешь, в один прекрасный день, когда у тебя будет собственный ребенок. Я не так важна, — она стучит себя в грудь. — Это оболочка просто пища для червей. Я не позволю тебе пачкать себя за это разрушенное тело. Ты молода. У тебя вся жизнь впереди, и, в любом случае, я собираюсь умереть.

— Нет, ты, нет, — отчаянно шепчет Лана.

— Да. И ты должна смириться с этим.

— Помнишь, когда папа ушел, я поклялась заботиться о тебе?

Мать смотрит с мрачным выражением лица.

— Да.

— Почему ты заставляешь меня нарушать свое обещание?

— Я собираюсь делать химию в понедельник.

— Для чего, мам? Для чего? Это вещество настолько опасно, что, скорее всего, оно убьет тебя раньше, чем сам рак.

Губы матери молча двигаются, она прикрывает рот одной рукой.

— Сядь, Лана, — шепчет она. — Пожалуйста.

Лана качает головой.

— Нет, я не буду. В чем смысл? Все это время я пыталась найти способ, чтобы сохранить тебе жизнь, я никогда не думала, что ты сама можешь встать у меня на пути.

Лана отворачивается от матери и начинает собираться, чтобы уйти. Она продала себя ни за что. Она подходит к входной двери, и слышит крик матери из кухни:

— Он тебе нравиться?

Она оборачивается, мать стоит в дверях, слабая и хрупкая. Сейчас она может сказать правду.

— Да.

— Я поеду.

Лана подходит к ней.

— Извини, — с рыданиями произносит мать.

Лана обнимает ее несчастное ослабленное тело, и на глазах у нее появляются слезы. Она молчит. Наконец, когда Лана может говорить, она с трудом глотает воздух.

— Я люблю тебя, мам. Всем своим сердцем. Пожалуйста, не оставляй меня. Ты — моя мама. Я сделаю все, все для тебя.

— Я знаю, я знаю, — мягко успокаивает ее мать.

— Вот дерьмо, — говорит Лана.

— Что?

Лана делает шаг назад и опускает руку в свой карман, вытаскивая наружу разбитые синие мешочки.

— Я принесла тебе синие яйца.

Ее мать пытается сдержаться, но потом прыскает от смеха. Несколько мгновений Лана только завороженно смотрит, как на редкое представление, ее мать давиться смехом. И невольно, она тоже улыбается.

— Снимай пиджак и иди мыть руки, — наконец, говорит она. — Я сделаю нам свежего чаю, и мы будем есть то, вкусное печенье, которое ты принесла.

— Они хороши, не так ли? — соглашается Лана, снимая испачканный пиджак и направляясь к раковине.

Лана вытирает руки полотенцем, когда ее мать вдруг говорит:

— И ты должна будешь привести этого прекрасного мужчину,.. как ты сказала Блейка Баррингтона, на ужин?

— Э-э, да... когда ты вернешься со своего лечения.

Ее мать останавливается и смотрит на нее.

— Я собираюсь встретиться с этим молодым человеком, прежде чем сяду на самолет, и тогда я больше не скажу по этому вопросу ни слова, — твердо говорит она.

За то время, пока они пьют чай, Лана рассказывает о том, что заходила в салон Selfridges, который специализируется на париках.

Бессознательно мать дотрагивается до своего платка на голове.

— Ах, — говорит она. — Это, наверное, очень дорого?

Лана улыбается.

— Мы не платим за это.

Мама смеется. Впервые за много месяцев, ее мать запрокидывает голову и смеется.

— Это хорошо. Это очень хорошо, — когда она насмеялась, у нее начинают литься слезы. Лана подходит, чтобы обнять ее, но она делает глубокий вздох, пытаясь выровнять дыхание и говорит:

— Я знаю, что ты сделала для меня. Ты использовала свое тело, как чашу для подаяний.

На мгновение Лана лишается дара речи от прозорливости своей матери. Затем ее затопляет настолько огромная любовь к ней, что она начинает лгать, и лгать...

— Ты так говоришь, потому что еще не встречалась с Блейком. Он красивый, сильный и добрый. Это была любовь с первого взгляда. Когда я рассказала ему о тебе, он дал вдвое больше, чем то, что я просила и что было необходимо нам.

Ее мать вздыхает.

— Я молю Бога, чтобы я дожила до вашей свадьбы.

Лана чувствует, как пустота наполняет ее тело. Это неважно, яростно говорит она себе. А что, если ее мать будет разочарована? Все, что имеет значение — это ее мать, которая должна излечиться. Она забудет об этом в какой-то момент, и выйдет замуж за кого-то другого, кто не будет считать ее настолько недостойной, что ее можно только прятать, как маленький грязный секрет. За кого-то, с прекрасным сердце, как у Джека.

Да, за кого-то, похожего на Джека.

14.

Лана покидает свой дом и несется мимо двери Билли, через два пролета этажей вниз, и нажимает на дверной звонок матери Джека. Пока она ждет, когда ей откроют, она видит через решетку Толстую Мэри, жарившуюся в неполной тени до красноты. Толстая Мэри — крупная женщина, живет в угловой квартире на первом этаже и загорает топлесс в своем саду, хотя за этим процессом и наблюдают все другие квартиры в доме, но ее это мало заботит. Каждую пятницу она начесывает волосы, делая их объемными, натягивает на себя узкое платье, надевает высокие шпильки, и идет в ирландский паб на Килбурн Хай Стрит, чтобы найти себе парня и привести домой. Словно по часам, они робко выскальзывают из ее двери до ланча в субботу. Все маленькие мальчишки, мчавшиеся на велосипедах, всегда кричат ей: «Эй, Мэри, как твоя мэри?» (mary – женские половые органы). Ее пухлое лицо остается без эмоций, и она показывает им средний палец.

Лицо матери Джека возникает в кухонном окне.

— О, привет, дорогая, — с улыбкой говорит она, прежде чем открыть дверь. Она имеет те же красивые глаза, окаймленные густыми черными ресницами, как и у Джека.

— Привет, Фиона. Мама прислала вам немного пирога.

— Как прекрасно. Как она сегодня себя чувствует?

— Сегодня хороший день.

— Хорошо. Не хочешь зайти, дорогая?

— Нет, я должна бежать.

— Побежишь, потом.

— Увидимся позже, — отвечает Лана и поворачивается, чтобы уйти.

— Лана?

Она оборачивается.

— Да?

Фиона колеблется, и Лана поправляет свою сумку повыше на плече, делая два шага к ней. — Что случилось?

— Я... гм... слышала ...ты...эх...нашла себе......парня. Богатого бойфренда, — говорит она озабоченно.

Лана переступает с ноги на ногу.

— Я только недавно встретила его, Фиона. Я бы не называла его пока моим парнем. Может ничего не получиться.

Фиона смотрит застенчиво и опускает свое лицо, глядя в пол. Очевидно, у нее была надежда, что это всего лишь слухи и больше ничего, ее голос звучит совсем тихо:

— Тебе следует быть осторожной, не так ли, моя дорогая? Я бы не сказала ничего вообще, но ты всегда была такая невинная. И я подумала, что даже, если вмешиваюсь не в свое дело, и ты будешь думать, что я старая назойливая кумушка, я все равно должна кое-что сказать, — она делает глубокий вдох. — Ты знаешь, я всегда говорила, что ты самая прекрасная девушка в этом доме, если не во всем Килбурне, и тебе следовало было стать моделью, но богатые люди — жадные. Одной никогда не достаточно для них.