Олег Болтогаев - Подростки

— Что, забыла надеть, что ли?

— Ага, забыла, — смеялась она.

— А вот сейчас мы проверим, — я опускал руку, делая вид, что собираюсь задрать ее платье.

Она хватала мою руку, и между нами начиналась сладкая, древняя борьба.

К моему удивлению, глядя на нас, класс стал естественным образом разбиваться на пары, коллективные зажималки почти прекратились, зато теперь выяснилось, что в классе катастрофически не хватает углов, где бы могли тихо шептаться и жаться друг к другу определившиеся дуэты.

Мы стали встречаться вечерами. Все проходило почти по одному сценарию.

Я обнимал ее и увлекал в темноту школьного сада, там я почти насильно усаживал ее в траву, я расстегивал ее пальто, я целовал ее губы, лицо, мои руки не знали удержу, я заваливал ее назад, я гладил ее ноги, сминал кверху ее короткую юбку, нет, нет, шептала она, ну что ты, милая, хрипел я в ответ, ты ведь тоже хочешь, позволь мне, ты ведь моя, я пытался стаскивать с нее трусики, мне мешали резинки чулок, я начинал их расстегивать, пусти, я закричу, сердилась она, я наваливался на нее, я раздвигал ее ноги, мамочка, я боюсь, вскрикивала она и вдруг начинала плакать.

Женских слез вынести я не мог. И я отпускал ее.

— Перестань, не плачь, — говорил я ей.

— Ты меня не любишь, — хныкала она, поправляя одежду.

— Люблю! С чего ты взяла, что не люблю?

— Любил бы, не делал бы так.

— Как?

— Сам знаешь, как.

— Лидка, я хочу, чтоб ты стала моей.

Она молчала, всхлипывая.

— Лид, ты еще девочка? — шептал я, сжимая сквозь толстое платье ее грудь.

Она молчала, только немного противилась моим рукам.

— Ну скажи, ты ведь еще ни с кем? — не унимался я.

— Что «ни с кем»? — она явно злилась.

— Ну вот это, — я скользил рукой под ее юбку, гладил ее там.

— «Это» — ни с кем, пусти, отстань, — она пыталась вырваться.

— Лида, стань моей, ты не бойся, я буду осторожен, ведь если мы любим друг друга, то это все равно должно случиться, не мучь меня и себя.

— А я и не мучаюсь.

— Неправда, тебе тоже хочется, ведь ты приходишь ко мне на свидания, неужели тебе не нравится, когда я тебя целую, ласкаю?

Она молчала. Она вообще была неразговорчива.

Руки мои не знали покоя, я гладил ее непрерывно, то там, то тут. Вскоре мне удалось запустить пальцы под резинку ее штанишек, я стал трогать ее там, потом самый смелый из пятерых братцев смог проскользнуть внутрь девичьего тела, совсем чуть-чуть, и это ее, видимо, очень возбудило, она сама двигалась на моем пальчике и сладострастно вздрагивала, а однажды громко застонала.

— Лида, ты тоже хочешь, — шептал я убежденно, — только сказать стесняешься.

— Я не знаю, — сказала она, с трудом переводя дыхание.

— Лида, ты не бойся, больно только первый раз и совсем немного.

— А ты откуда знаешь? — голос ее вдруг стал суровым.

Черт, зачем я это сказал?

— В книжках пишут, Лидочка.

— В каких таких?

— Ну, есть у меня.

— Принеси почитать.

— Завтра же принесу.

Я нес ей Бунина — седьмой том, нес Золя, нес Мопассана.

Следующий этап наступил поразительно быстро. Спасибо классикам.

Недели через две, все так же держа ее между упертыми в стенку руками, я неожиданно для самого себя произнес.

— Лид, приходи ко мне.

— Куда? — озорно улыбнулась она.

— Домой, куда еще.

— Зачем?

— Так, посидим, музыку послушаем, побалуемся.

Я, подлец, последний глагол использовал специально, ежу ведь понятно, что посидим, послушаем — это одно, а побалуемся, это, извините, совсем другое.

Она отвела глаза в сторону, посмотрела в окно. И ответила. Я чуть не упал.

— Назначь время, — сказала она тихо.

— Завтра в девять, — мое сердце едва не выскакивало из груди.

— Хорошо, — ответила она.

Бог мой, я боялся только одного, чтобы был нормальный день, чтоб родители тихо и мирно ушли на работу, «трудовые будни — праздники для нас», глубинный смысл слов этой песни вдруг дошел до меня ярко и доходчиво, пусть они мирно работают, не дай бог, чтоб кому-нибудь из них приспичило вдруг вернуться, и чтоб ей ничего не помешало, чтоб она пришла, чтоб пришла, чтоб пришла…

И она пришла. Ровно в девять.

Тетрадь Ани

Предки опять переругались. Терпеть не могу их ссор, однажды я попыталась вмешаться, но мать так на меня наорала, словно я основная виновница их стычек.

С тех пор, когда они грызутся, я ухожу из дома и долго брожу по улицам.

Честно сказать, хочется удрать куда-нибудь. Только мне их обоих жалко.

Вот и сегодня я вышла на улицу, подальше от скандала. Уже темнеет.

— Что, гуляем? — Я стала присматриваться, чтобы понять, откуда слышится голос.

А, это наш сосед Сашка. Ему уже тридцать, его жена три года назад сбежала с каким-то военным. С тех пор он живет один со своей старой матерью.

— Да вот, воздухом подышать вышла.

— Иди сюда, посидим на лавочке.

Чего ж не посидеть, давай посидим. Я подошла поближе.

О том, как мы посидели, в другой раз. Ладно?

Тетрадь Димы

Вот непруха, я заболел. Мать поводила меня по врачам и выяснилось, что целых две недели мне придется провести в больнице, причем в соседнем городе, недалеко, но все же.

И вот я в больнице. Отделение для подростков на третьем, самом верхнем этаже.

В палате нас десять душ. Болезни самые разные, про это неинтересно.

Возраст от тринадцати до шестнадцати. Самый старший Сергей. У него низкий голос, он тут за председателя, его все слушают.

В первый же вечер он уселся ко мне на кровать и стал расспрашивать, кто я и откуда. Говорил он негромко, но голос у него, как я уже сказал, был особый, его было далеко слышно, даже когда он говорил совсем тихо.

— Видел, какие у нас тут девки? — спросил он.

— Не видел.

— Как так?

— Серж, он еще в столовой не был, — заблеял мальчишка с кровати у окна.

— А-а, — протянул Серж, — ну, сейчас пойдем на ужин, выберешь себе.

Он сказал так, словно речь шла о выборе игрушки. В ответ на мой недоумевающий взгляд он простодушно пояснил:

— Девок у нас в два раза больше, чем пацанов, работаем помногу, каждый самец на счету.

Я расхохотался.

— Да ты веселый, это хорошо, — заключил Сергей.

— На ужин, мужичье, на ужин, — заверещала медсестра.

Мужичье от тринадцати до шестнадцати засуетилось, потянулось в столовую.