Послушный до дрожи - Анна Кота

для мальчика, который только смотрит.

Девушка нагнулась к его уху — выдох длинный, горячий, тянущийся, как будто у неё самой дрожали голени. Стон прошёл по нервам, как ток.

Тело "горничной" выгнулось над ним, затем она опустилась чуть ниже, задержавшись — и стон стал глубже, почти грудным.

Пульс Нейта бился в висках. Жар под кожей стал невыносимым. Горячее дыхание скользнуло вдоль щеки. Он вцепился пальцами в подлокотники, будто это могло удержать его от падения.

Нейт ненавидел, что часть отклика была — не о девушке. Он желал оказаться перед госпожой Айвеной, где открытость не стыд, а призвание.

Внутри всё полыхало. Дрожь сорвалась вниз по позвоночнику. Он почти потерял контроль, будто шагнул в пустоту: под ногами нет опоры, воздух тянет вниз.

Ещё секунда — и…

И вдруг воздух вспыхнул светом.

В центре комнаты вспыхнула голограмма, холодная и резкая, как лезвие.

Дом подключил прямой канал. И в свете — она. Госпожа Айвена.

Простое платье. Собранные волосы. Но взгляд — прямой, острый, как скальпель. Стены будто отступили.

— Развлекаешься за мой счёт, Марлен? — её губы дрогнули — на грани улыбки. Голос прозвучал почти мягко. Почти…

Музыка оборвалась. Девушка застыла. Марлен чуть склонил голову.

— Небольшая оценка жаропрочности, госпожа.

Айвена не улыбнулась.

— С тобой мы позже.

Марлен не пошевелился, но на секунду пальцы легли на бокал слишком точно, слишком выверено. Маска, а не спокойствие.

Пауза.

Взгляд госпожи прижал Нейта к креслу.

Он сидел распалённый, дыхание рваное, мышцы дрожали.

Знал: она видела не цифры. Она видела его. И видела — кто довёл его до такого.

Это было хуже гнева.

— Нейт. Ко мне. Сейчас.

Голограмма погасла.

Полумрак снова накрыл комнату.

Нейт поднялся — тяжело, будто тело принадлежало не ему. Жар под кожей, холод в груди.

— Госпожа любит горячих,— Марлен лениво проворачивал бокал, будто это только антракт. — Удобно, да? Я как раз разогрел.

Нейт не ответил. Сделал шаг к двери. Сердце билось так громко, что отдавалось в висках.

Он горел не там, где должен был гореть. То, что принадлежало ей, раскрылось не в её руках. И это было ошибкой.

И теперь — он должен был предстать перед ней в этом состоянии: распалённым, открытым, уязвимым.

Глава 18. Гореть правильно

Нейт стоял перед госпожой, будто застыв между вдохом и выдохом.

В груди всё ещё гулко билось — «горничная» в полумраке танцевала слишком близко, слишком откровенно.

Айвена сидела в кресле, закинув ногу на ногу. Она молчала. Слишком долго. И это молчание давило сильнее любого крика. От ожидания у него напряглось всё тело — от шеи до кончиков пальцев.

Её голос разрезал тишину:

— Ты возбудился. С другой. Не со мной.

Не обвинение — констатация. Хуже.

Нейт не поднял взгляда. Губы пересохли, но оправдываться он даже не пытался. Бессмысленно. Она всё видела.

Айвена поднялась. Медленно обошла вокруг него. Её шаги были неторопливые, мягкие, как у хищницы, которая изучает не добычу, а степень открытости.

Нейт стоял прямо, подбородок чуть выше, но плечи выдали напряжение.

Её пальцы скользнули по шее, ключице — лёгкое касание, но тело отозвалось током.

Она видела это. Он не мог скрыть, как сердце сбилось с ритма.

— Думаешь, я не замечаю, как Марлен тобой играет?

Нейт вдохнул глубже. Хотел сказать «нет», но это прозвучало бы оправданием. Хотел сказать «да» — и это было быпредательством. У него не было ответа, который не обернулся бы против него.

Перед глазами всплыл коридор школы. Пустая койка в спальне — и взгляды мальчишек, которые отворачиваются, будто тебя больше не существует. Инструкторы могли исключить на день или два — тишиной, холодом. Но сверстники исключали надолго. Стоило донести на своего — и тебя вычёркивали. Не разговаривали, не касались, не смотрели. Живой — но как призрак. Это ломало сильнее любого удара.

Он лучше примет вину, чем предаст другого. Даже Марлена. Даже если госпожа ждёт ответа.

— Тебе нравится быть его игрушкой?

Её ладонь скользнула по груди ниже. И это был и допрос, и ласка. Он не ответил. И молчание стало признанием: он принадлежит ей настолько, что слова излишни.

Дом видит всё, а значит, она знает.

Айвена остановилась за его спиной. Её рука легла на его плечо, уверенно, спокойно, как метка власти. Тело дрогнуло, но поза осталась безупречной.

Нейт хотел сказать «сожалею о случившемся» — но это прозвучало бы жалко. Он хотел сказать, что больше так не будет; признаться, что это было глупостью; что он не собирался наблюдать за «уборкой». Но каждое слово звучало в голове как оправдание.

— Молчишь? — её голос обволакивал, но в нём было испытание. — Хорошо.

Он снова опустил взгляд, и в груди что-то сорвалось, от мысли, что она может отвернуться. Хуже молчания школы мог быть толькоеёхолод.

Она вышла вперёд, взяла его за подбородок, подняла лицо. Смотрела долго. В её взгляде было не сомнение — взвешивание.

— Не скажешь, что Марлен начал?

— Нет, госпожа.

— Значит, берёшь всё на себя? — Её тонкие губы дрогнули в еле заметной усмешке, как будто она знала, что он скрывает часть правды.

Он кивнул.

— Умно.

Она обошла его снова, пальцы скользнули по плечу — едва. Он вздохнул неровно.

— Какой правильный мальчик, — голос почти ласковый. Почти.

Она остановилась прямо перед ним:

— Проси.

Он выдохнул, как будто ступил в пустоту:

— Накажите меня, госпожа.

— Громче.

Он повторил. Голос дрогнул — и она удовлетворённо кивнула.

Айвена молчала, будто наслаждалась его напряжением: как он дышит, как дрожит грудь, как не смеет шевельнуться без приказа.

Потом её пальцы медленно провели по его щеке. Он поднял глаза. В них было всё: и смущение и покорность.

— Ты не жалуешься, — сказала она наконец, и в голосе мелькнула улыбка. — Это достойно.

И в этот миг Нейту стало ясно: она знала всё. Конечно, знала. Но ей было важнее не «кто прав», а то, как он себя поведёт.

— Твоё наказание будет милостью.

Нейт опустил голову чуть ниже, дыхание сбилось. В груди — жар и странное облегчение.

Она вернулась в кресло, положила руку на подлокотник и слегка хлопнула по колену:

— Ко мне.

Он подошёл без единой задержки. И лёг так, как она указала: ладони к ковру, спина натянута, дыхание поверхностное.

Она спустила с него штаны. Он напрягся, не