Послушный до дрожи - Анна Кота

простого касания по спине прошёл новый, мелкий, счастливый ток.

Когда он поднял голову и посмотрел ей в глаза, Айвена взяла салфетку со стола. Вытерла его и спрятала член под ткань.

Гостьи откинулись, бокалы снова наполнились вином. Смех вернулся — но уже мягче.

Он остался на коленях у её ног, пока она не кивнула.

— Иди к себе, — сказала Айвена спустя мгновение.

Тогда Нейт поднялся и, не поднимая головы выше дозволенного, вышел из комнаты.

Пульс уже не бился в горле, но внутри стояла пронзительная тишина. Он понял главное: то, что другие называли дрессурой, здесь было чем-то иным.

Не ломка — сборка.

Она держала его открытым. И именно в этой открытости ему дышалось свободно.

Глава 15. Жёлтый страж

ЭЛ

Вечер был тише обычного — будто моргнул и задержал дыхание. Марлен ушел к себе, Эл остался один в служебной гостиной — включил одну из панелей с виртуальной экспозицией и рассеянно смотрел на изображение.

Он никого не ждал, но и не удивился, когда услышал шаги.

Не настороженные, не быстрые — скорее легкие.

Нейт.

Эл даже не успел поднять голову — тот уже стоял у двери, чуть прижавшись плечом к косяку, будто ждал разрешения.

— Не помешаю?.. — тихо.

— Заходи.

Нейт сел на ковёр рядом с диваном, чтобы лучше было видно экспозицию — картину, которая занимала всю стену: темный холст с почти незаметными точками света.

— Она… странная, — сказал Нейт наконец.

Эл хмыкнул.

— Это нормально.

Нейт повернулся к нему, внимательные глаза, чуть приподнятые брови.

— Ты как-то говорил… про дыхание. Что картина может дышать. Эта… она как будто не хочет.

Эл почувствовал лёгкое удивление — не от слов, а от того, как серьёзно они были сказаны.

Он шагнул вперёд, провёл пальцем по контуру изображения.

— Она не не хочет. Она скрывает. Смотри…

Он очертил в воздухе линию — словно проводя границу между темнотой и светом.

— Видишь эти точки? Это не звёзды. Это следы. Художник стирал и наносил заново, пока холст не стал похож на ночь. Всё, что здесь есть — это остатки движения. Память мазков.

Нейт слушал так, как редко кто слушал — не ради одобрения, не из почтения к знаниям, а… как человек, которому это действительно интересно.

— Значит… это не про ночь?

— Про человека, — мягко сказал Эл. — Про то, как он исчезает в собственном движении. Художник был болен тогда. Умирал. Это его последняя работа.

Нейт не вздрогнул, не отшатнулся — только стал внимательнее.

— А ты откуда знаешь?

Эл на секунду замялся.

— Был у него в мастерской.

На лице Нейта мелькнуло что-то вроде благоговения.

— Ты был… в мастерской художника?

— Это было давно, — спокойно. — Тогда ещё мог.

Нейт чуть придвинулся, сел удобнее, и в этот миг стало ясно: он пришёл не просто поболтать. Он пришёлслушать.

Эл вздохнул — медленно, сдувал пыль с ящика, который не трогал уже много лет.

— Хочешь попробовать сам посмотреть? — спросил он.

Нейт кивнул.

— Да.

Эл указал на картину.

— Смотри не на цвет. Смотри на ритм. Здесь всё строится на том, что исчезает.

Нейт сосредоточился, нахмурился, потом вдруг сказал тихо:

— Она как будто… не может сделать вдох. Как будто ей что-то мешает.

Эл удивился.

Не от того, что Нейт увидел. А от того, что он увиделсразу.

— Да, — выдохнул Эл. — Именно.

НЕЙТ

Нейт не любил служебную гостиную. Там можно было столкнуться с Марленом. Но сегодня вечером что-то тянуло — тишина, мягкий свет, голос Эла, который мог часами говорить о живописи.

Для Нейта это было что-то новое: слова, которые не объясняют, не приказывают, а открывают.

— А если я не понимаю? — спросил Нейт, не отводя взгляда от полотна.

— Это хорошо, — сказал Эл. — Непонимание — тоже дверь. Главное, чтобы она не была закрыта.

Нейт улыбнулся — слабее, чем хотел, но честно.

— А ты… всегдатаквидел?

Эл замолчал. Долго.

И Нейт понял: тишина тоже часть ответа.

— Я видел по-другому, — сказал Эл наконец. — А потом… пришлось учиться заново. После коррекции.

Нейт опустил взгляд. Он не знал всех подробностей, но знал — там стирают не знания, а человека.

— А сейчас?

Эл медленно повернул голову.

— Сейчас я вижу только те слои, что не успели стереть.

Это признание пронзило Нейта сильнее, чем картина.

Он вдруг понял, почему хочется его слушать. Потому что Эл — живой. Сломленный, но живой — и видит глубже, чем те, кто целы.

— Научи меня, — сказал Нейт. — Я хочу. Правда.

Эл приподнял бровь, но не насмешливо — удивлённо, почти мягко.

— Учить сложно. Люди быстро теряют интерес.

— Я не потеряю.

Эл смотрел несколько секунд — будто проверял, не очередное ли это желание понравиться.

И понял: нет.

— Тогда выбери любой предмет в комнате, — тихо сказал он. — И назови образ, не что этотакое, а что оноделает.

Нейт оглянулся. Его взгляд остановился на лампе в углу.

— Она… как будто охраняет свет, — он прикусил губу, подбирая слова. — Жёлтый страж в углу.

— «Жёлтый страж в углу», — повторил Эл. — Любопытно.

Нейт смутился.

— Ты просто так говоришь.

— Нет, — сказал Эл. — Это хороший образ. Для первого раза — очень хороший.

В груди у Нейта стало странно тепло.

ЭЛ

Он сидел рядом с мальчишкой и чувствовал — впервые за долгое время — что его слова не растворяются в воздухе.

Не отскакивают от стен. Не гасятся молчанием. Они падают — и дают ростки.

Он достал из ящика стола чистый лист бумаги и положил перед Нейтом.

— Попробуешь? Не рисовать. Видеть.

Нейт взял карандаш. Белая бумага показалась ему слишком яркой — как свет в первый день в новом доме. Но он всё же провёл линию. Неровную, ломкую.

— Плохо…

— Неправда, — Эл наклонился. — Это честно. Линия должна быть честной, а не красивой.

Нейт медленно поднял глаза — и Эл ощущал этот взгляд почти кожей. Не восхищение. Не желание. А… уважение. Редкое. Тихое. Настоящее.

Эл взял карандаш и легко провёл рядом ещё одну линию — мягче, спокойнее.

— Не дави. Смотри, куда идёт движение.

Нейт повторил. И у него