Брат моего парня (СИ) - Вашингтон Виктория Washincton

Я опустила взгляд. Слова задели сильнее, чем должны были. В них было что-то… слишком личное, слишком знакомое, будто он невольно сказал обо мне.

Когда машина свернула к университетскому району, дождь почти закончился. Воздух был влажный, плотный, пахнул асфальтом и листьями.

— Будешь завтра в университете? — спросил неожиданно Коул. Сердце пропустило удар. Почему его это интересует? — Да. Завтра пары с утра. Надо подготовить проект еще, — не знаю, зачем уточнила это. Может хотела скрасить напряжение, которое резко повисло в воздухе, стоило машине остановиться у двери общежития.

— Поздно уже ведь.

— Я справлюсь.

Он чуть качнул головой. — Конечно справишься. Ты ведь у нас всё можешь сама.

Я усмехнулась. — Лучше, чем быть тем, кто делает всё за других.

— Я делаю не за других. Я просто не доверяю людям.

.— А мне? — не знаю почему этот вопрос вдруг сорвался с губ. И вообще почему я продолжаю тут сидеть и говорить с ним.

Он посмотрел прямо. — Тебе — особенно.

Секунда. Две. Воздух будто остановился.

Я не знала, что сказать. И, кажется, он тоже.

— Спасибо что подвез, — сказала я, не поднимая глаз.

— Рэн.

Я подняла взгляд.

— Да?

Коул чуть наклонился вперёд, локтем на руль, и произнёс тихо.

— Не позволяй им сломать тебя. Ни университету. Ни моей семье. Ни ему.

Он не уточнил, кого имел в виду под «ему». И не нужно было. Я и так знала.

Я выдохнула, чувствуя, как что-то тёплое, опасное и острое в груди вдруг шевельнулось.

— Постараюсь, — сказала я и вышла.

Как только я поднялась в свою комнату, почему-то сразу пошла к окну. Дождь прекратился, но по стеклу всё ещё стекали редкие капли. Внизу, у тротуара, стояла его машина. Коул курил, прислонившись плечом к дверце, и дым поднимался над ним ровной, почти идеальной линией, пока не растворялся в воздухе. Он смотрел на здание, на вход, куда я вошла пару минут назад, — и не двигался. Не ждал. Просто стоял, как будто что-то проверял в себе.

Я быстро отшатнулась от окна, будто меня поймали. Но сердце уже не слушалось — било в висках, колотилось в горле, и даже воздух казался слишком плотным. Я не знала, что именно почувствовала в тот момент: страх, благодарность или то, о чём даже себе страшно признаться.

Наверное, всё сразу.

16

Утро пахло свежестью и чем-то новым, почти обманчиво-тихим. Сквозь окно пробивался солнечный свет — мягкий, рассеянный, будто после долгого дождя сам воздух устал быть серым. Я лежала, глядя в потолок, и никак не могла заставить себя подняться. Сон был беспокойным. Половину ночи я ворочалась, чувствуя, будто в голове всё ещё идёт тот разговор — не с начальником центра, а с Коулом.

«Не позволяй им сломать тебя. Ни университету. Ни моей семье. Ни ему».

Эта фраза всё ещё звенела где-то внутри, будто он произнёс её не тихо, а вписал под кожу. “Ни ему.” Конечно, он имел в виду Кая. Даже не нужно было гадать.

Я повернулась на бок, глядя на телефон, лежащий на тумбочке. Экран был чёрным. Никаких сообщений. Никаких пропущенных звонков. Кай так и не перезвонил. Не написал. Не спросил, как я добралась, вообще жива ли.

И это, наверное, самое обидное. Не сама тишина, а привычность её.

Я знала, что он не забыл. Просто был занят. У него — встречи, отчёты, отец, к которому он не может не явиться вовремя, мать, которая требует внимания, и тот бесконечный круг обязанностей, который держит всех их на коротком поводке фамилии. Его жизнь расписана по минутам, и где-то между этими минутами есть я.

Но всё чаще — будто между строк. Не главная, не первая, не обязательная. Просто «есть».

Я не сердилась. Или, может, просто научилась не показывать, что сержусь. Когда любишь человека, начинаешь оправдывать даже то, что не должно быть нормой. Кай — не злой. Он не равнодушный. Он просто живёт под другим давлением. А я… я привыкла быть той, кто не требует слишком многого.

Я села на кровати, потянулась к шторам и открыла их. Улица была влажной, блестящей после дождя.

Машины Коула уже конечно же не было. В груди едва ощутимо будто заныло.

И всё же внутри оставалось ощущение чего-то… сдвинувшегося. Как будто вчерашний день был рубежом, и я его переступила.

Наверное, дело не только в собеседовании. Дело в том, что Коул сказал то, что никто прежде не осмеливался сказать мне в лицо. Он не пытался звучать мягко. Не подбирал слова. Просто сказал. И это задело сильнее, чем хотелось признать.

Он видел то, что я тщательно прятала: усталость от необходимости держаться, страх, что всё, ради чего я стараюсь, может рассыпаться одним движением чьей-то руки. Он видел — и не стал утешать. Только предупредил.

И всё равно — зачем ему это? Почему он вдруг решил вмешаться? Неужели ему и правда не всё равно, или это просто очередной способ контролировать? С Коулом никогда не бывает ясно. Он умеет говорить правду так, что хочется бросить в него что-нибудь тяжёлое, но при этом не отводить взгляда.

Я глубоко вдохнула, заставляя себя отвлечься. Хватит. Нужно собираться.

Я встала, подошла к зеркалу. Волосы всё ещё чуть волнились после вчерашнего дождя. Под глазами — лёгкие тени. Я умылась холодной водой, чтобы вернуть себе привычное лицо — спокойное, собранное, без следов бессонной ночи и навязчивых мыслей.

На тумбочке мигнул экран телефона. Сердце, как ни стыдно, дрогнуло. Но это оказалось просто уведомление с почты.

«Уведомление о регистрации. “НоваЛабс”: добро пожаловать в команду».

Я смотрела на текст, и по коже прошёл странный ток. Не просто гордость — что-то вроде тихого шока. Это действительно произошло. Меня взяли. Без помощи. Без протекций. Без “фамилии”.

Я усмехнулась — самой себе, отражению в зеркале, своей глупой надежде на чужое внимание. Ну что ж. Пусть Кай не знает — я всё равно расскажу. Позже. Когда он освободится. А пока… я справлюсь. Как всегда.

Я достала одежду, погладила взглядом стопку учебников и папку с документами, собрала волосы в небрежный хвост. На секунду задержала взгляд на телефоне. Он всё ещё молчал.

— Ладно, — сказала я вслух, будто подводя черту. И вышла из комнаты.

Впереди был новый день. Тот самый, с которого всё действительно начнётся.

Я спустилась по лестнице быстрее обычного — хотелось выбраться на воздух, стряхнуть остатки утренней липкой тревоги. На улице пахло мокрым асфальтом. Я выдохнула, поправляя рюкзак на плече, и уже шагнула по направлению к кампусу, когда перед общежитием притормозила знакомая машина.

Слишком резкий поворот. Слишком уверенная манера парковки. Его силуэт — сразу узнаваем, даже прежде чем он открыл дверь.

Кай.

Сердце сорвалось — то ли вверх, то ли вниз. Я сама не поняла. И радость, и странное сжатие где-то под рёбрами, и едва заметный холодок — всё вперемешку.

Он вышел из машины и шагнул ко мне быстро, как будто боялся, что я исчезну. И прежде чем я успела хоть что-то сказать — он обнял меня за талию и наклонился.

Поцелуй был тёплым. Правильным. Привычным. Тот самый — безопасный, мягкий, в котором всегда было что-то нежное, как у человека, который не умеет причинять боль.

Но я едва заметно задержала дыхание.

Что за… странное ощущение внутри? Почему радость оказалась вперемешку с горечью? Почему первая мысль после поцелуя была: «Ты вспомнил… наконец?»

Кай отстранился, улыбаясь своей привычной светлой улыбкой.

— Прости, что вчера так вышло, — сказал он тихо. — Я застрял на встрече у отца. Даже телефоны забрали. Я не писал тебе ночью, потому что понимал, что ты уже спала.

Я кивнула. Но почему-то внутри всё равно холодно царапнуло.

Он провёл пальцами по моим волосам — жест мягкий, почти извиняющийся.

— Позволишь отвезти тебя на пары? — спросил он. — Хочу хотя бы начать день нормально.

Я не успела ответить — что-то в груди рвалось наружу, и я не хотела тянуть.