Его тыквенный пирожок (ЛП) - Райли Алекса

— Мы не закончили, — рычит он и уносит меня обратно.

Я вырываюсь, злюсь, кричу:

— Отпусти меня, изменяющий засранец!

Миллер сажает меня в машину, запирает двери. Всё ясно: он не шутил. Он не остановится, пока не завладеет каждой частичкой меня.

Глава 18

Миллер

— Изменяющий засранец? — рычу я сквозь зубы, едва сдерживая ярость. Пампкин отступает, скрестив руки на груди, как щит.

— Я всё видела, — бросает она, не глядя в глаза, и на её губах появляется горькая усмешка.

Я срываюсь на русский — слишком злой, чтобы подбирать слова по-английски. Проклятье, когда же всё пошло не так.

— Объясни, — выдыхаю я, делая шаг к ней.

— Женщина, с которой ты был сегодня. — Её голос дрожит, а глаза, когда она всё-таки поднимает их на меня, полны слёз и гнева. — Кто-то даже прислал мне ваше объявление о помолвке.

— Это ложь, — рычу, сжав кулаки. Я готов сжечь дом матери дотла за то, что она сделала с Пампкин.

— А как мне проверить? — выкрикивает она и оседает на сиденье, словно сдалась.

Я тянусь к ней и обнимаю. Она дрожит в моих руках, слёзы текут по её щекам, и с каждым рыданием у меня разрывается сердце.

— Не надо, прошу. Не плачь. — Я крепче прижимаю её к себе и прячу лицо в её шее. — Ты убиваешь меня.

— Миллер, как это вообще возможно? — Она смотрит мне прямо в глаза, голос её полон отчаяния. — Я тебя почти не знаю, но это была любовь с первого взгляда. Я думала, ты — тот самый.

— Потому что я и есть он, krasota. — Я провожу рукой по волосам в бессильной ярости. — Кто был в объявлении?

Она моргает, как будто не верит, что услышала это.

— Там была какая-то Чел.

Я снова сыплю проклятия на русском, качая головой.

— Это всё неправда. Это — подлая ложь.

— Что?

— Это моя мать, krasota — Я закрываю лицо руками, чувствуя, как её ладонь ложится мне на спину. — Прости. Мне так жаль, что она сделала это с тобой.

Я вдыхаю глубже и пытаюсь подобрать слова.

— Она жестокая, озлобленная женщина. Всю жизнь была жертвой насилия, но, несмотря на всё, осталась с отцом. Мы пытались ей помочь, но она не захотела спасаться. Вместо этого она научилась манипулировать всеми. И сегодня она попыталась избавиться от тебя — женщины, которую я люблю.

Я беру её лицо в ладони, большим пальцем касаясь губ.

— Ты была права. Это действительно была любовь с первого взгляда. Ты — моя. Моя вторая половинка. Я и не знал, что искал тебя, пока не нашёл.

— Зачем ей всё это? — шепчет она.

— Потому что она сломлена. Ей нужна власть, контроль. А ты — свобода. Ты то, чего она боится.

— Я видела тебя сегодня с блондинкой.

Я заставляю её посмотреть мне в глаза.

— Это была Чел. Мать притащила её — договорной брак, даже не с одним мной, а с нами с Фростом.

— С вами обоими?

— Da. — Я закатываю глаза, чувствуя, как вспыхивает стыд. — Она обняла меня, прежде чем я успел отступить. Её прикосновение было... отвратительным. — Я хватаю Пампкин за руку. — Есть только одна женщина, которая имеет право прикасаться ко мне. И она сейчас передо мной.

— Значит, всё это было недоразумение?

Я смотрю, как она закусывает губу.

— Мы научимся говорить честно. Без недомолвок. — Я целую её в губы, прежде чем заглянуть ей в глаза. — У нас вся жизнь впереди, krasota. Мы можем спотыкаться, но будем идти вместе. Da?

— Da, — шепчет она и улыбается, прижимаясь ко мне.

— Ты же знаешь, что я теряю голову, когда ты говоришь по-русски.

Она наклоняется к уху и шепчет:

— Ty mne nuzhen.

Моё тело напрягается, как струна, руки сползают на её бёдра, прижимая её к себе.

— Я тебе нужен?

— Da, — повторяет она, и я едва сдерживаюсь, чтобы не сорваться.

— Я не хочу в этот раз заниматься с тобой любовью в машине. Позволь мне провести эту ночь с тобой, в твоей постели.

— В доме моих родителей? — Её глаза округляются, но в них читается озорство.

— Я знаю, тебе завтра рано вставать. Но позволь мне разбудить тебя своим языком между твоих бёдер. — Моя рука скользит к её лону и сжимает его.

Она стонет, её веки тяжелеют.

— Хорошо, — шепчет она.

Мы поворачиваем обратно к её дому. Быстро пробираемся на кухню и поднимаемся по лестнице. Здесь — дом, в котором жили любовь и смех. Старые книги, мягкие пледы, поношенные настольные игры. Именно в таком доме я хочу жить с ней.

— Сюда, — шепчет она, ведёт в свою комнату и запирает дверь. Замок кажется ей недостаточной преградой, и она подкладывает под ручку стул.

— Прости. Моя сестра слишком любопытна.

Я смеюсь, и в следующее мгновение она прыгает мне на руки. Мы падаем на кровать, пружины скрипят, и она прикрывает мне рот рукой, чтобы не выдать нас.

— Потише. Мои родители спят.

— Тогда я возьму тебя на полу, — шепчу я, целуя её. Наши языки сплетаются, и я уже не могу ждать.

Я встаю, снимаю с неё пижаму, а она — с меня одежду. Спешка, дыхание, касания.

— После того, как я овладею тобой, мы поговорим. Между нами больше не будет секретов. Da?

— Da, — отвечает она, сжимая мой член обеими ладонями.

Я опускаюсь на колени, впиваюсь губами в её сладость. Её стоны — музыка для моих ушей. Когда она готова, я ложусь на пол, помогаю ей устроиться сверху. Она медленно скользит на мой член, и я вжимаю её в себя, держа за бёдра. Она наклоняется, прижимаясь ко мне.

— Лицом ко мне, krasota. Я дам то, что тебе нужно.

Я двигаюсь снизу, чувствуя, как она сжимается вокруг меня. Она впивается зубами в мою грудь, оставляя след — метку. Я отвечаю, вбиваясь в неё сильнее, быстрее.

— Моя, — рычу я.

— Твоя, — шепчет она, и её тело содрогается в оргазме.

— Я люблю тебя, — выдыхаю сквозь стиснутые зубы. Её экстаз подталкивает меня за грань, и я отдаю ей всё.

Мы замираем так, не двигаясь. Я целую её плечи, шею, губы. Она не уходит. Мы — единое целое.

— Когда я была зла, — вдруг говорит она, глядя мне в глаза, — я сказала, что ты собираешься жениться. А ты ответил «да». Почему?

Я улыбаюсь и нежно целую её.

— Потому что ты — моя невеста, krasota.

— О, — только и говорит она, прижимаясь ко мне и тихо мурлыча от счастья.

Глава 19

Пампкин

Я тихо стону, и Миллер мягко прикрывает мне рот ладонью, не давая звуку вырваться наружу. Его прикосновения к моим чувствительным соскам остались в прошлом, но теперь, когда его рука закрывает мой рот, во мне просыпается озорной страх быть застигнутыми. Я лежу в своей детской кровати, а за моей спиной — большой русский, совершающий со мной греховные, запретные вещи.

Наши тела переплетены, он проникает в меня глубоко и уверенно. Его пальцы играют с моим клитором, и я всеми силами стараюсь сдержать надвигающийся оргазм, но тщетно. Я ощущаю, как мой центр сжимается, окутывая его, и в следующий миг его горячая плоть взрывается внутри меня. Мы достигаем вершины одновременно, и это чувство — больше, чем просто физическое удовольствие.

Я больше не сомневаюсь в Миллере. Его забота, его искренность — это истина, которую я не осмелюсь больше ставить под сомнение. В следующий раз я не буду терзаться сомнениями, а просто подойду к нему и спрошу. Он всегда честен со мной.

— Ты — ведьма, krasota. Когда твоя сладкая щелочка сжимается вокруг меня, я теряю разум, — шепчет он, целуя мою шею. Его рука отрывается от моего лица, и я разворачиваюсь к нему лицом.

— Я хочу просыпаться так каждое утро... до конца своей жизни.

— И будешь, — отвечает он с уверенностью, и в этих словах звучит обещание.

Он ещё немного играет с моими волосами, прежде чем встать. На миг я думаю, что он собирается одеться, но вместо этого он опускается на колени у края кровати, раздвигая мои ноги.