Альфред де Мюссе - Гамиани, или Две ночи сладострастия

В конце концов, я понял всю несостоятельность своих попыток подарить счастье бедной девушке и оставил их. Каждое свидание теперь причиняло огромную боль нам обоим. Все чаще мне приходилось наблюдать, как Фанни в бессильной ярости каталась по кровати, терлась животом о ворс одеяла, принимая самые бесстыдные позы и, наконец, измучившись от бесплодных попыток удовлетворить себя, рыдала, уткнувшись лицом в подушку.

Я снимал тогда для своей возлюбленной маленькую уютную квартирку в тихом доме на улице Святого Франциска. Квартира состояла из гостиной, спальни и кабинета, где я часто работал в ожидании Фанни. От спальни кабинет отделялся стеной, и позже я устроил в стене потайное окошко, чтобы иметь возможность наблюдать незаметно за тем, что происходит в спальне. Теперь я проводил у этого окна довольно много времени и каждый раз, видя страдания Фанни, проникался к ней глубокой жалостью. В отчаянии я искал какого-нибудь выхода, но чем я мог ей помочь? Это было мучением — наблюдать за тем, как умирает любовь…

Прошло несколько недель. Знойное парижское лето сменилось чудесной осенью. Дышать стало легче, и мы с Фанни, которая вдруг стала чрезвычайно ласкова со мной, целые ночи проводили вместе, стараясь воскресить умершую любовь. Поначалу казалось, что наши усилия увенчаются успехом, но надежда теплилась недолго: вспышка страсти угасла, не успев разогреться, и снова холодный призрак отчуждения поселился в нашей спальне. Бедная Фанни, она так искренне старалась спасти нашу любовь! Но разве человек властен над своими чувствами?! Фанни была удручена, подавлена. Целые часы она в одиночестве проводила в опустевшей постели, еще недавно служившей приютом нашей любви. Черная тень страдания обрамляла ее прекрасные глаза, и обильные потоки слез не могли обесцветить эту печать отчаяния и опустошенности. Как мне хотелось утешить мою несчастную возлюбленную!..

Так долго не могло продолжаться. Я понимал, что мне необходимо, хотя бы на короткое время, покинуть Париж, но как я мог это сделать, как я мог бросить Фанни, оставить ее одну в таком положении? Признаться, я очень боялся, что она покончит с собой. Поэтому я старался как можно реже отлучаться из своего кабинета и время от времени заглядывал в окошко, чтобы убедиться в том, что Фанни не замышляет ничего дурного.

Это было похоже на пытку. Я добровольно подверг себя заточению, бессмысленному и бесцельному. Впрочем, цель была — я ждал. Сначала это было ожидание ради ожидания, но потом оно начало принимать вполне конкретный смысл. Я ждал развязки… В том, что развязка неминуема, что это положение не может оставаться таким бесконечно, я не сомневался. Я понимал также, что какой бы трагической ни была бы эта развязка — я не смогу ее предотвратить. Мало этого, я уговорил себя, что не должен ни во что вмешиваться, но в то же время не должен ничего упустить. Я решил во что бы то ни стало быть свидетелем, зрителем, но никак не участником предстоящего трагического спектакля. А в том, что финал будет трагическим, я нисколько не сомневался. Но приняв решение не вмешиваться в естественный ход событий, я сделал все же один шаг, который ускорил развязку…

Однажды я объявил Фанни, что на несколько дней уезжаю из Парижа. Мой отъезд оставил девушку безучастной. Казалось, она потеряла интерес ко всему, что происходит вокруг нее. Мы холодно простились, и я вышел. Спустя несколько часов, я вернулся и, незаметно прокравшись в свой кабинет, уселся поудобнее в кресло и стал ждать. Вскоре я услышал стук входной двери. Из гостиной до меня донеслись звуки женских голосов, один из которых, усталый, взволнованный, испуганный, несомненно принадлежал Фанни; другой, вкрадчивый, ласкающий… Боже, Гамиани!.. Значит, понял я, мои самые худшие опасения оправдываются. Я напряг слух и стал само внимание, следя за разговором, происходившим в гостиной…

— Зачем вы пришли сюда, Гамиани? — срывающимся голосом произнесла Фанни. По-видимому, она старалась казаться спокойной, но голос ее дрожал от волнения. — Разве вы не знаете, что ваше присутствие здесь нежелательно?

— Дитя мое, — прозвучал голос Гамиани, — если бы даже я и поверила тому, что вы не хотите меня видеть, я все равно рано или поздно пришла бы к вам. Признайтесь, дорогая, что, не сделай я этого, вы бы сами явились ко мне! Вы можете лгать мне, но не лгите себе.

— Немедленно уходите, — слабым голосом прошептала Фанни, — я позову на помощь…

— Ну, это просто лишено всякого смысла. Вашего Ромео здесь нет, а присутствие постороннего человека вам нежелательно ничуть не меньше, чем мне. Так что не стоит утруждать себя. Внемлите лучше голосу своего сердца и обнимите меня, ведь мы так давно не виделись!

— Умоляю вас, оставьте меня, — простонала Фанни.

— Ну нет, — весело воскликнула Гамиани, — неужели вы настолько наивны и полагаете, что я только затем и пришла сюда, чтобы насладиться вашим бессвязным лепетом и уехать несолоно хлебавши? С этими словами Гамиани порывисто обняла Фанни, но девушка с ужасом отпрянула в сторону.

— Зачем вы пришли сюда? Чтобы мучить меня, чтобы снова подвергнуть меня своим гнусным ласкам? Немедленно уходите! Я не позволю вам даже прикоснуться ко мне. Уходите, вы мне противны!

— Успокойтесь, деточка. Вы прекрасно знаете, что мы здесь совсем одни, и потом, я ведь значительно сильнее вас. Так что сегодня вы будете принадлежать мне. О, не делайте испуганное лицо, не пытайтесь убедить меня, что вас это пугает.

— Не трогайте меня, умоляю! — Фанни заплакала. — Боже, как я несчастна!..

— Будьте благоразумны, деточка. Не стоит настраивать себя на такой мрачный лад. Ведь все равно вы покоритесь. Я сильнее вас, мной владеет страсть, да и сами вы жаждете наслаждения. Но вы вбили в свою хорошенькую головку мысль, что это безнравственно и поэтому хотите лишить и себя, и меня блаженства, радости любви… Что с вами? Вы вся дрожите? Как вы побледнели, Фанни!

Фанни пошатнулась, она, несомненно упала бы на пол, не подхвати ее в этот момент графиня. Но Гамиани воспользовалась обмороком Фанни, взяла ее под руки, отвела в спальню и уложила в постель.

Теперь я мог не только слышать, но и видеть, что происходит.

Графиня бросилась на свою беззащитную жертву и, покрывая поцелуями лицо и руки Фанни, раздела ее.

— Я люблю тебя! Ты моя жизнь! О, Фанни! — страстно шептала графиня, судорожно срывая с себя платье.

Когда Фанни очнулась, она увидела рядом обнаженное тело Гамиани, ужас исказил лицо бедной девушки, и отчаянный крик вырвался из ее груди.

— Ну, что ты испугалась, моя малютка, ведь я же не хочу тебе зла, — нежно заворковала графиня, — я добра, я очень добра, потому что люблю тебя. Посмотри мне в глаза, послушай, как бьется мое сердце. И это все для тебя! Я ничего не хочу, кроме твоего счастья, и ты найдешь его в моих объятиях. Да, я безумна. Но это от любви к тебе… — и Гамиани страстно припала губами к руке Фанни. Та с брезгливостью высвободила свою руку. — Нет! — воскликнула Гамиани и жадным поцелуем впилась в губы девушки, руки графини обняли юное тело и крепко прижали его к страстно вздымающейся груди. С большим трудом Фанни удалось оттолкнуть от себя распалившуюся женщину.