Шахразада - Грезы Маруфа-башмачника

Капитан был недоволен. Более того, он едва сдерживался, чтобы не обрушиться с проклятиями на боцмана. Хотя заранее знал, что не прав — ведь он не потерял ни одного человека, завладел неплохим запасом пороха и припасов с тонущего судна. Да и коллекция магов-воинов, спрятанная в трюме корабля, радовала не меньше — ведь в любом из портов туманного Белого острова за них дадут золотом по весу… Но ведь не получилось «доброй драчки»! Не получилось никакой, и сражение было больше похоже на детскую игру. Лишь вмиг поседевшие виски боцмана говорили, какой на самом деле оказалась эта странная битва.

— Ты сердишься напрасно, — проговорил Крысолов, поднося серебряный кубок к губам. — Позвенеть мечами — дело неплохое. И у тебя будет еще сотня возможностей…

— Как-то странно все вышло, — пробурчал Анхель. — Ни схватки, ни крови… Недостойно корсара.

— Зато ты уберег жизни тех, кто на тебя надеется. А это вполне достойно твоего древнего имени.

И Малыш Анхель не мог не согласиться. Ибо защита вассалов всеми силами всегда была одной из доблестей древнего и некогда могучего рода дель Кастильо-и-Фернандес-Барредо.

И, вспомнив о своем древнем роде и древнем имени, Малыш Анхель вспомнил и день своего венчания, когда подарил это самое имя прекраснейшей из женщин мира, малышке Марии-Эстефан, дочери двоюродного дядюшки.

В замке Фернандес-Барредо сияло все — от каменных полов до тысяч свечей в люстре высоко под потолком. Сияла улыбкой и Мария-Эстефан, его давняя любовь. Никому и никогда он не говорил, что всю жизнь мечтал лишь о ней — ибо не к лицу потомку древнего рода погибать от любви к женщине, тем более дальней родственнице, которая еще и на добрый десяток лет моложе его. Но правда заключалась именно в том, что малышка Мария пленила его сердце в тот день, когда Анхелю едва исполнилось пятнадцать. Он влюбился в ее теплые глаза цвета старого портвейна, в ее медвяные косы, в ее нежный смех. Пусть она была совсем девчонкой и обнимала своего «старшего братца» за шею совсем по-детски… За каждый ее волосок Анхель готов был отдать собственную жизнь.

Ему исполнилось двадцать в тот день, когда дядюшка и отец сговорились о свадьбе. Ему исполнилось двадцать три в тот день, когда юная Мария-Эстефан переступила порог его дома, дабы воспитываться еще два года в духе семьи будущего мужа до своего пятнадцатилетия. До того дня, когда наконец смогут соединиться два древних и уважаемых рода.

И все эти долгие и мучительные годы Анхель считал дни и часы, когда наконец сможет назвать Марию своей женой. О, он не был монахом, он любил женщин и баловал себя любовью к ним. Но все это были лишь недолгие увлечения, минутные интрижки — ибо его сердце принадлежало ей одной, Марии-Эстефан, превратившейся ко дню своего пятнадцатилетия в настоящую красавицу.

Так, во всяком случае, считал сам Анхель. Пусть его матушка говорила, что девушка слишком высока ростом и худосочна, пусть сестры утверждали, что ее черты несовершенны. Пусть вся семья была уверена в том, что свадьба станет простой формальностью, соединив семьи лишь в приходских книгах, что самому Анхелю никогда не захочется переступить порог опочивальни молодой жены… Пусть в этом была уверена и сама Мария-Эстефан. О, свою тайну Анхель хранил более чем усердно, решив, что поделится ею лишь в свою первую брачную ночь и лишь с ней, своей любимой женой.

Она, в этот миг еще невеста, с чуть неуверенной улыбкой спускалась по истертым каменным ступеням вниз, к алтарю, вокруг которого застыли в ожидании многочисленные члены обоих семейств. Заплакал малыш — самый младший из племянников Анхеля. И этот простой звук привел все в движение. Запел орган, добрая сотня вееров потревожила замерший воздух, с разных сторон зазвучали едва слышные голоса — кумушки и родственницы обсуждали платье невесты.

Он же стоял, не шевелясь. Высокий ворот с брыжами стискивал шею, узкий камзол мешал вздохнуть полной грудью, тяжелая золотая цепь давила на самое сердце. И сейчас, стоя у алтаря, он боялся, что этого брака не будет, что в последний миг все расстроится — захворает пастор, в слезах убежит невеста, с проклятьями покинет замок Барредо ее суровый отец…

Но ничего этого не произошло. Венчание началось и закончилось. Клятвы были произнесены, и наконец он смог поднять от лица пышную фату, чтобы с полным правом прикоснуться к ее устам. И пусть они были сомкнуты и холодны, но этот первый долгожданный поцелуй стал настоящим благословением для обоих.

«Она моя! — ликовало его сердце. — Я буду жить рядом с ней, стариться вместе с ней и умру на ее руках в окружении наших детей и внуков!»

Кто знает, о чем думала Мария-Эстефан в этот миг. Она лишь распахнула свои прекрасно-погибельные глаза, взглянув в самую душу мужа. И должно быть, увидела там обещание спокойствия и счастья — ибо улыбка, нежная и обещающая, тронула ее уста. О, теперь она была не той отрешенной и покорной судьбе красавицей, которая всего лишь несколько минут назад спускалась к жениху. Она была женой, увидевшей, что любима мужем. Что не суровые годы холода и молчания ждут ее, а будет дарована ей настоящая жизнь, полная радостей и печалей, настоящая жизнь обыкновенной женщины.

Макама восьмая

Наконец они остались одни. Мария-Эстефан улыбнулась мужу. И от этой улыбки голова Анхеля закружилась.

— Как я ждала этого мига, — сказала она и счастливо вздохнула. Анхель не мог отвести от нее глаз.

О, он мечтал лишь об одном — насладиться ее любовью, насладиться мигом соединения. Но чем больше он об этом думал, тем более страшился даже потревожить ее чистую душу, не говоря уже о том, чтобы осквернить ее совершенное тело.

«Нет, — внезапно решил он. — Я не сделаю этого. С меня довольно уже и того, что она по закону принадлежит мне. Довольно… Я не могу оскорбить ее совершенство, не могу надругаться над ее чистотой».

— Ну что же ты, мой желанный? Почему ты столь далеко?

Мария слегка повернулась, соблазняя его своим видом. В ее глазах зажглись озорные искорки. О, сейчас она была столь прекрасна, столь… аппетитна. Он почувствовал, как нарастает его желание. Но вместе с желанием росла и его уверенность в верности принятого решения. Он не коснется ее. И пусть его осмеют все мужчины мира, пусть над ним посмеются даже небеса… Она останется невинной. А он будет ей служить, беречь ее, лелеять ее покой и молиться. Молитва укрепляет дух. А сейчас стойкость ему была более чем необходима.

— Я думала о вас, Анхель.

Она плавно прошла мимо, чуть слышно шелестя своим изумительным платьем. К счастью, она не стала приближаться, а лишь оперлась о чудесный резной столик.