Юрий Перов - Прекрасная толстушка. Книга 2

Я разревелась. Это была первая моя победа. Я добилась того, чего хотела. Все вышло как я загадала. Первым человеком, которого он узнал по-настоящему, была я.

Забегая вперед, скажу, что вся моя остальная жизнь с ним была борьба. С его отчаянием, с пролежнями, с запорами, с анемией, с простудой, с собственной физиологией, которая не хотела считаться ни с какими обстоятельствами жизни. И не так уж много было побед в этой борьбе… А прибавьте сюда Левушку… Со всеми его неизбежными детски ми проблемами… Но отчаяннее всего я боролась с судьбой. За себя, за свою женскую долю и достоинство…

Месяца через три к себе в кабинет для разговора меня при гласил главврач госпиталя Марк Ефимович Улицкий, которого мы все на наших веселых пирушках звали просто Мариком.

— Все, что мы могли сделать, мы сделали, — сказал он. — Уколы и массаж может делать и приходящая сестра… Давайте подумаем, как быть дальше…

Ему было лет тридцать с небольшим, он был блестящим хирургом, удачлив в чинах и недурен собой. Разговаривал он со мной не только как главврач флотского госпиталя, но и как молодой мужчина с молодой женщиной, притом хорошо и давно знакомой.

— Что вы имеете в виду? — спросила я.

— Я хоть и патриот своего госпиталя, но должен при знать, что дома ему будет гораздо лучше… И вы перестанете разрываться между сыном и мужем…

— Но вы же знаете, что у нас однокомнатная квартира…

Дело в том, что с возвращением памяти к Родиону ему не стало легче. Даже наоборот, это усугубило его положение. Он болезненно стеснялся тех процедур, которые мне, а в мое отсутствие медсестре или медбрату, приходилось с ним проделывать. Ведь он по-прежнему оставался недвижим. Ему удавалось уже выговаривать некоторые слова и шевелить пальцами правой руки, но все остальное ему было не под силу…

— Понимаю, — сказал Марк Ефимович и побарабанил пальцами по стеклу своего стола. — Да, это усложняет ситуацию… При ребенке многие процедуры просто нельзя делать, чтобы не травмировать его психику… Но нужно как-то выходить из положения… Может, как-то отгородить его кровать, сделать какую-то временную перегородку? — Он с тоской посмотрел на меня, прекрасно понимая, что именно он мне предлагает. — Можно попросить командование, и вам пришлют плотников, дадут пиломатериалы… — Без всякой уверенности предложил он.

— А что я скажу Левушке? Ведь он до сих пор думает, что папа в плавании…

— Но ведь когда-нибудь ему придется это сказать… Или вы думаете, что ваш муж скоро поправится?

— А что, это полностью исключено?

— История медицины знает подобные случаи… Но при таком обширном кровоизлиянии… Вы хоть понимаете, что вам предстоит?

— Догадываюсь, — сказала я.

— Боюсь, что даже не догадываетесь… Инсульт инсульту рознь. Бывают более легкие случаи, а бывают такие, как ваш… Тут возможны лишь некоторые улучшения…

Он изучающе посмотрел на меня и отрицательно покачал головой.

— Вряд ли они вас устроят… Например, он сможет сидеть, потом, может быть, вставать и делать несколько шагов по дому… Но при этом скорее всего он будет приволакивать левую ногу. Левая рука у него, вероятнее всего, так и останется обездвиженной… Разумеется, и речи никакой не может быть, чтобы он вернулся на флот. Инвалидом первой группы он останется на всю жизнь при любом раскладе… А это значит, что вам предстоит жить только на его пенсию, которая не будет столь велика, как этого хотелось бы…

— И что вы мне предлагаете? — спросила я.

— Я не могу вам ничего предлагать — это ваша жизнь и вы вольны распоряжаться ею как захотите… Я понимаю, что могу вас обидеть, но мой врачебный долг проинформировать вас, что существуют специальные лечебные заведения, где такие больные, как ваш муж, могут находиться до самого конца…

— Это значит, что вы ему отказываете в малейшем шансе на выздоровление? — спросила я, стараясь не повышать тона.

— Я не Господь Бог, чтобы кому-то что-то давать или в чем-то отказывать. Я делаю что могу. В данном случае я говорю только о вас.

— Что обо мне говорить, я здорова, — перебила его я.

— Это сейчас вы здоровы! — Он повысил тон. — Сейчас вам кажется, что вы справитесь. И сына вырастите и мужа на ноги поставите. Дай вам Бог. А если не поставите? Если про мучаетесь несколько лет, а он не поднимется? Вы подумали, что с вами будет? Если он не оправдает ни одной вашей надежды? А если вы на нервной почве свалитесь? Кто будет вас кормить? Левушка?

— Зачем вы меня запугиваете?

— Я просто хочу, чтоб вы знали, на что идете…

— И все-таки — есть у него шанс или нет?

— То есть сможет ли он в один прекрасный день встать, отряхнуться и стать прежним Родькой, блестящим офицером, великолепным гитаристом и душой компании? Такого шанса у него нет, если, конечно, Господь не явит чуда…

— А если чудо произойдет?

— Это уже не по моему ведомству, Мария Львовна, — развел руками главврач.

Так мы с ним в тот день ничего не решили. Родион оставался в госпитале. Я не знала, что предпринять…

Через несколько дней я позвонила в Москву, Татьяне.

Больше посоветоваться мне было не с кем. Она была в курсе моих печальных дел. Я ей часто писала письма.

— Возвращайся, — сказала Татьяна, выслушав меня. — Перевози его в Москву. Врачи, я думаю, здесь не хуже…

— Танька, — всхлипнула я. — Ты одна меня понимаешь…

Дело в том, что за день до этого мы поссорились с Тасей.

Мы сидели у меня на кухне, пили коньяк, принесенный ею из офицерского буфета, и обсуждали мою безрадостную жизнь…

— Да я по себе знаю, как это быть при муже и без мужи ка, — сочувственно сказала Тася, выпуская тугую струю дыма в приоткрытую форточку.

— Откуда же ты знаешь? — удивилась я.

— Да когда мой начал хорошо пить, ты думаешь, он хоть на что-нибудь был способен?

— Ну и как же ты обходилась?

— Да вот обходилась… — усмехнулась Тася. — Перешла на самообслуживание… Целый год так жила…

Она с вызовом посмотрела на меня, готовая дать отпор на любую мою неправильную реакцию. Я в ответ понимающе покачала головой.

— Что же ты его раньше не бросила?

— А что ты своего не бросаешь? — недобро прищурилась Тася. — Дурой была, потому и не бросила. Все надеялась, что он завяжет… Он ведь каждое утро обещал, что все, в последний раз, вот только здоровье поправит — и шабаш, на всю жизнь… Только здоровье. Ведь если не опохмелиться, то и умереть можно… А я, как девочка, каждый раз ему верила… Дура, просто дура! Но все-таки была надежда… А у тебя?.